Владимир Сорокин

День опричника


Скачать книгу

узкие губы. Рот у него, как у лягушки, широк больно.

      – Скажи нам, Андрей, правда ли это?

      Молчит граф, потупив взор, вдыхает, сопит и выдыхает осторожно:

      – Правда, Государь.

      Теперь и сам Государь задумался, нахмурил брови. Стоим все, ждем.

      – Так, значит, ты и впрямь любишь еть на пожарах? – спрашивает Государь.

      Кивает головой тяжелой граф:

      – Правда, Государь.

      – Вот оно что… Слухи до меня и раньше доходили, но я им не верил. Думал – клевещут твои завистники. А ты, значит, вот каков…

      – Государь, я вам сейчас все объясню…

      – Когда это у тебя началось?

      – Государь, клянусь вам всеми святыми, клянусь могилой матери моей…

      – Не клянись, – произносит Государь вдруг так, что у нас у всех волосы шевелятся.

      И не крик это, и не скрежет зубовный, а действует – как щипцы каленые. Страшен гнев Государев. А еще страшнее, что никогда Государь наш голоса не повышает.

      Граф Урусов не робкого десятка мужчина, муж государственный, воротила, миллионщик из миллионщиков, охотник заядлый, на медведя принципиально только с рогатиной ходит, но и тот пред голосом сим белеет, словно гимназист второй ступени перед директором.

      – Рассказывай, когда ты впервые предался пороку сему.

      Облизывает граф свои пересохшие губы лягушачьи:

      – Государь, это… это началось совсем случайно… даже как-то вынужденно. Хотя, конечно, я виноват… только я… только я… это мой грех, мой, простите…

      – Рассказывай по порядку.

      – Я расскажу. Все расскажу, ничего не утаю. В семнадцатилетнем возрасте… шел я по Ордынке, увидел – дом горит, а в доме – кричит женщина. Пожарные еще не приехали. Люди меня подсадили, влез я в окно, чтобы помочь ей. И как она мне бросится на грудь… Не знаю, Государь, что со мной случилось… затмение какое-то нашло… да и женщина, скажем прямо, не красавица, среднего возраста… в общем… я… в общем…

      – Ну?

      – В общем, я овладел ею, Государь. Еле нас вытащили потом из огня. А после случая того сам не свой я сделался – только про то и вспоминал. А через месяц в Свято-Петроград поехал, иду по Литейному – квартира горит на третьем этаже. Тут меня ноги сами понесли – выломал дверь, откуда силы взялись – не знаю. А внутри там – мать с ребенком. Прижимает его к груди, вопит в окно. Ну, я к ней сзади и пристроился… А потом через полгода в Самаре казначейство загорелось, а мы с батюшкой покойным на ярмарку приехали, и, стало быть…

      – Довольно. Чей дом в последний раз горел?

      – Княгини Бобринской.

      – Почему этот рифмоплет называет русскую княгиню маркизой?

      – Не ведаю, Государь… Вероятно, из ненависти к России.

      – Ясно. Теперь скажи честно: ты этот дом нарочно поджег?

      Замирает граф, словно змеей укушенный. Опускает рысьи глаза свои. Молчит.

      – Я тебя спрашиваю – ты дом сей поджег?

      Вздыхает тяжко граф:

      – Врать не смею вам, Государь. Поджег.

      Молчит Государь. Потом молвит:

      – Пороку твоему я не судья