дойдя до важного момента повествования. Денис, понятия не имевший, кто такие Костян с Мишкой, да и впервые видевший самого рассказчика, тем не менее, уже сопереживал происходившему в далёком то ли пятьдесят пятом, то ли пятьдесят шестом году.
– Что, драка была? – Денис прервал затянувшееся молчание рассказчика догадкой.
– Драка? – удивлённо переспросил Николюня. – Нет, драки не было. Драки в девяносто первом были, да в девяносто третьем немного, вот это драки, махались знатно. Хромоногий, Витька его звали, толкнул слегка в грудь Михася. А тот уже в прострацию впал и в долю секунды, так что мы не успели опомниться, нагнулся, вынул ножик из дыни и в живот этому рыжему воткнул. Витька за живот схватился, а на белой рубахе кровь выступила. Никто ничего понять не может! А с нашего пледа вообще не видать было, что происходит, поскольку их товарищ спиной стоял… Ну, как разобрались, крики, визг, народ сбежался!
Николай Иванович, наконец, обрезал кончик сигары и стал её раскуривать, громко пыхтя и отплёвываясь. Маргарита Генриховна сделала условный знак и на столик рядом с хьюмидором горничная поставила широкий стакан с ржано-соломенного цвета жидкостью, наверное, виски.
– Ножик-то хиленький был, перочинный, даже до брюшины не достал, – тут Николюня очень глубоко и сосредоточенно затянулся сигарой. – Мишка нож в воду бросил… Сел на берег, голову обхватил руками и сидит, не шелохнувшись. Я к нему подхожу, толкаю, а он как каменный. Потом поднимает на меня глаза. Да, тут я ещё больше удивился. Никогда у человека такого взгляда не видел. Главное, страха там не было. Больше потрясение и тоска, тоска … И ещё что-то такое, что я назвать не могу.
Он разогнал дым рукой и продолжил:
– Миху не посадили, хотя это уголовка, да и мать Витькина истерила как будто её сыночка на куски порезали. Несовершеннолетний, лёгкие телесные, не лютовали прокуроры почему-то. Отправили его в исправительный интернат для трудных подростков. Через полтора года он вернулся, потом училище закончил. Отец его заболел тяжело, рука перестала работать. Мишка в Лебединское в аптеку помощником фармацевта устроился, за отцом ухаживал. Компания наша распалась, и чем он жил я не знал. А потом отец его умер, в шестьдесят шестом и Мишка уволился из аптеки и уехал куда-то. Пропал. Никто в городе не знал, куда он подался, да чем занимается… Денис, ты спросишь, зачем я всё это рассказываю?
– Спрошу, – смиренно кивнул Теплоструев.
– В семьдесят первом открылась церковь в Лесном Озере, приехал туда с Кавказа один монах, Павел звали.
– Иеросхиромонах Павел Яснов, – уточнил Денис. – Отшельничал в Абхазии, служил в Сухуми, Телави и Тбилиси.
– Ну да, ты знаешь. А через несколько лет…
– В восемьдесят первом? – осторожно спросил историк.
– Да, похоже на то, я как раз пошивочный цех в старом бабкином доме открыл, батники шили, по области возили…
– Фамилия вашего друга Миши часом не Трунов была? –