Петровичем и Селифаном учудила.
Зимними долгими вечерами в деревне от нечего делать капитан в отставке самообразовывал себя этими языками, так как в детстве выучить их ему не пришлось.
Голова Порфирия Петровича от столь «нежного» брадобрейного прикосновения Селифана дернулась и непременно бы слетела с шеи, если бы Селифан не удержал ее за нос. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. С этой народной мудростью Порфирий Петрович решительно не согласился и взревел:
– Отпусти нос, ирод! – И добавил пару матерных слов.
– Давно бы так, – отпустил нос Селифан, и на лице его промелькнула довольная ухмылка. Дело было сделано. Барина своего он разбудил. Как и все брадобреи, он любил поговорить. Но не со спящим же? Тем более что ему было что сказать. Пустых разговоров он не терпел, и это преотлично знал Порфирий Петрович.
– Что там у тебя? Выкладывай! – спросил он строго Селифана, и тот запорхал вокруг капитана в отставке, если можно назвать тяжелое топтание селифановских сапог порханием, правда, руки его действительно летали вкруг головы Порфирия Петровича, что щеглы тех окрестных барских лесов.
– Дочка нашей барыни в гости к соседской помещице укатила, вот мать и разгулялась на просторе! – начал Селифан строго, но тут же получил должный отпор.
– Не твоего ума дело об этом рассуждать, – грубо оборвал его Порфирий Петрович.
– Конечно, – согласился Селифан, – дело ваше… молодое. А у дочки ихней, – продолжил он без перерыва, – несчастный роман нынешним летом с одним здешним барином вышел. Отец его им этот роман порушил. Сына в Москву служить отправил, чтоб, значит, больше им не свидеться. И то дело, что удумали… жениться! Они высоких княжеских кровей, а она кто? Девки-блудницы ей в придорожных канавах срамным делом на приданое собирают. Три рубля серебром с проезжего.
– Ты что говоришь, Фигаро?
– Это не я – народ сказывает. И понапрасну, барин, вы меня этой Фигарой срамите. Штоф водки мне нужен! – прибавил неожиданно. – Я возьму?
– Зачем это он тебе? – очень удивился Порфирий Петрович. Селифан, конечно, мимо рта не проносил, но только по великим праздникам.
– Разговор к Пимену есть. А разговор, как сами понимаете, без водки не разговор, а пустая болтовня!
– Пимен? Кто такой? Летописец, что ли? – пошутил Порфирий Петрович.
– До летописца ему еще далеко, хотя и много знает и многое может поведать. Банщик он при придорожной баньке.
– А о чем ты хочешь с ним поговорить? – насторожился Порфирий Петрович.
Селифан только с виду был обыкновенный мужик с косым, как говорится, рылом. Книжной премудрости он столько понабрался, что даже университетской публике нос мог утереть и в математике, и в философии, и в прочих науках. Не говоря уже о том, что умом его Бог не обидел, а уж хитрости мужицкой у него было выше крыши.
– А о том,