и мы теряем сами себя. Вращение ускоряется, радость улетучивается, сойти нельзя, карусель вращается и вращается. Нас тошнит, мы кричим: «Остановите!» – но карусели неведомо милосердие, она выкинет нас тогда, когда нам уже нечего предложить, нечем заплатить… – Голос Виктории сорвался, глаза увлажнились. Затем она уже зло, почти зверино зашипела: – И за все мы расплачиваемся, только долго не имеем понятия чем.
Сначала Ричард не понял. Неужели весь путь с Джоном был всего лишь каруселью? Он устроился поудобнее, сосредоточился и очутился внутри потемневших красок. Они близко, он прикоснулся к ним, почувствовал тягучую боль. Это эмоции Виктории! Изумленный, он открыл глаза.
– Джон и я делали карьеру, с виду вполне привлекательную, мы стали успешными, уважаемыми, нечеловечески продуктивными, но утратили способность радоваться, переживать, нас гнали цели, успех в обществе и беспощадное, вызывающее стресс время. Наш путь исчез, и мы отправились по следам посредственностей.
– Вам стыдно?
– Я ищу прощения и свое будущее.
– Являюсь ли я частью вашего будущего? – спросил Ричард.
– Вы являетесь частью обоих. – Глаза Виктории на минуту утратили свой огонь, чтобы затем ударить снова. – Вас еще только ожидает оплата долга.
– Но я по-прежнему не знаю, чем заплатить.
– Когда «оно» случится, вы сами поймете.
В глазах Ричарда появился блеск подозрения и недоверия. «Когда “оно” случится. Но что именно».
– Вы хотите идти дальше?
– Не зря ли спрашиваете? – заметил иронично Ричард.
Виктория кивнула, посмотрела в направлении Храмовой горы и поднялась. «Тогда пришло время идти».
И они направились по ступеням, предназначенным только для мусульман, к Куполу Скалы, главной святыне ислама. «Вам туда нельзя!» – закричал им в ужасе владелец чайной.
Ричард еще успел обернуться, улочка и арка исчезли, появились закатное арабское солнце и позолоченный храм.
***
Всем телом он почувствовал сильный зуд. Это все грубая шерстяная ткань белой царской тоги. Он тяжело поднимался по ступеням, пока перед ним не появилось ошеломляющее зелено-белое строение – третий и самый большой еврейский храм, покрытый массивными золотыми плитами, которые излучают на заре огненно-желтое сияние. Он невероятно горд своим грандиозным творением. Оно помогает ему забыть боли, внутреннюю пустоту, грусть и отчаяние. Напоминает ему о его неограниченном деспотизме, решениях о жизни и смерти других, моментах, в которых он чувствовал себя Богом, избранным и бессмертным.
Он остановился и отдышался. В последнее время каждый продолжительный путь изматывал его. Неудивительно, ему 69 лет, и больше 35 лет он правит Иудеей.
– Ирод, тебе нужны носилки? – спросила с неискренней заботой его сестра Саломея.
– Нет, – из последних сил зло отрезал он. «Ненавижу свою слабость, зависимость, а больше всего – неискреннюю заботу сестры, которая правит за моей спиной и решает вместо меня. Это она доносила, клеветала