Борис Андреевич решил непременно заглянуть в Люксембургский сад, тем более что он буквально в двух шагах от университета и есть свободное время между лекциями.
Гуляя по знаменитому саду, профессор вспомнил другой, не менее знаменитый, Летний сад, такой же тёплый мягкий сентябрьский день, то же золото листвы, и ему навстречу идёт она, Прекрасная Дама, зеленоглазая Незнакомка. Но ведь она должна быть здесь, в Париже! Под Новый, 1923 год он получил от неё открытку. Она писала, что всё в порядке, они благополучно добрались до тёти Веры, поздравляла с наступающим Рождеством. Обратного адреса она не сообщила.
Боже, он уже неделю в Париже и не предпринял никакой попытки её отыскать! Ему подумалось, что, наверное, в русской церкви он сможет узнать что-нибудь об Александре Неклюдовой, о своей рыжеволосой Музе.
В воскресенье утром под звон колоколов Борис Андреевич входил в православную русскую церковь Александра Невского на улице Дарю.
На него нахлынули воспоминания детства: воскресная служба в деревенской церкви их небольшого имения под Псковом, золотой иконостас, дрожащее пламя свечей, запах воска, ладана, белых лилий и левкоев из маминого сада.
Ему вспомнилось блоковское:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывшись радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет…
Борис Андреевич почувствовал, что плачет, но слёз своих не стеснялся. Он опять был молод, и не было войны, блокадного Ленинграда, потери семьи, друзей, ареста, лагерей… Вот сейчас он оглянётся и… в дверях храма появилась молодая женщина. Из-под накинутого на голову шарфа выбивались огненно-рыжие волосы. Остановившись недалеко от Бориса Андреевича, она перекрестилась и, закрыв глаза, погрузилась в молитву.
С нетерпением дождавшись окончания службы, он вышел из церкви вслед за молодой женщиной и обратился к ней по-французски: Excusez-moi, le nom d’Alexandra Nekludova vous dit quelque chose? («Простите, имя Александры Неклюдовой вам знакомо?») Она тотчас ответила: Oui, c’est ma grande-mère. («Да. Это моя бабушка»).
От охватившего его волнения он не находил слов. Vous n’êtes pas bien? («Вам нехорошо?») Non, merci, tout va bien («Нет, спасибо, всё хорошо. Я был знаком с вашей бабушкой»). Они перешли на русский. Она говорила с лёгким акцентом, очаровательно грассируя. Сказала, что её зовут Барбара, она живёт в Правансе, работает в лаборатории парфюмерной фабрики в Грассе. Иногда приезжает в Париж навестить родителей и всегда заходит в русскую церковь, куда она часто ходила с бабушкой.
В свою очередь Борис Андреевич рассказал о памятной встрече на похоронах Блока, о розе, выпавшей из гроба, о том, что её лепестки до сих пор хранятся в тетради с любимыми стихами.
Молодая женщина вздохнула. «О, эти розы! Прадедушкина традиция сохраняется. Каждая женщина