санатория в три этажа немецкой постройки, имеет курортный вид, похоже на взморские под Ригой и, особенно на поликлинику у моря в Майори. И во время войны оно служило санаторием, где после ранения восстанавливали здоровье немецкие летчики. Поместили меня в комнату на троих, считай, что в гостиницу о трех звездах. Комната большая, с окнами, выходящими в парк с высоченными липами. По краю парка набережная бетонной стеной над песочным пляжем, с асфальтовым тротуаром и корявым тоже бетонным парапетом. Он сдерживает натиск бесконечного количества тел отдыхающих женщин, любующихся морем, и животов мужчин, любующихся тоже морем, но больше разложенными солнцем телами девушек, которые периодически, как компасная стрелка на Север, поворачивают за солнцем. В бури стена противостоит мегатонной мощи открытого моря, и тогда звуки глухих ударов волн, бьющих в него, залетают в мою комнату, затемненную кронами лип даже в ясный солнечный день.
Перед отъездом звонил бывшему рижанину Эдуарду, но не застал. Жена сказала, что он после инфаркта лечится в санатории Зеленограда, в реабилитационном отделении. Посочувствовал ей, но обрадовался – будет хоть один знакомый на первое время. На другой день, разыскивая его корпус, шел и пытался представить себе, каким он стал после нескольких десятилетий разлуки? Увидел, легко узнал – он мало изменился, только немного раздался, но добродушное выражение лица, улыбка на полных губах и шрам напомнили о нем прежнем. Правда, ростом показался чуть меньше, толще, или это просторный спортивный костюм создал такое впечатление.
Прежде, при встречах, мы радостно пожимали руки и, долго не отпуская трясли, сегодня же он лишь вяло протянул руку и принужденно улыбался.
––Как ты оказался в Калининграде, Эдик? –
спросил я, на что он ответил небольшим повествованием. Услышал жалобы на сердце – перебои, высокое давление и инфаркт. Подумал –Наверно Эдуарду, как и тогда, в Риге, по-прежнему, приходилось нарушать режим и ритм жизни. –Рассказал, что, как и в Риге, работал в Братске на ЭВМ. Зимы там длинные и суровые. Приходилось часто согреваться и не только чаем. Почувствовал сердце, врач посоветовал переменить место проживания, и перебрался в Калининград, но сердце все же подвело – инфаркт. Врач рекомендовал реабилитационный курс в санатории Зеленоградска, и вот я здесь, на море, на Куршской косе.
В Риге он часто сиживал в малом зале ресторана “Рига”, с входом с мощеным булыжником узкой улицы Вальню. Я заходил туда довольно редко, и иногда заставал его там. Нельзя сказать, что он всегда был пьян – нет. Но всегда казался под градусом. Речь Эдика была с некоторым изъяном, говорил с поволокой, и потому нельзя было с уверенностью судить по ней – трезв он или пьян. Эдик работал оператором на большой электронно-вычислительной машине в Академии наук. Я бывал у него. ЭВМ занимала почти вокзальный по размерам зал первого этажа единственного высотного здания в городе, по проекту «Дом колхозника». Она гудела, жужжала, щелкала, мигала множеством