магнитофоном.
Впечатлял и охотничий домик, напоминавший «Орлиное гнездо» из фильма «Кавказская пленница». Только вместо известной троицы его охранял сенбернар Джим да сторож-грек из местных. Под домом, окруженным увитыми плющом стенами из дикого камня, имелся обширный подвал, в который по линии Элеоноры Павловны регулярно доставлялись крымские марочные коньяки, дорогие вина с шампанским, а также всяческие деликатесы.
Вне службы мои «родители» общались только с подобными себе, составляя замкнутую касту, именуемую номенклатурой. В ней были только первые лица региона с женами, относящие себя к элите, а также приближенные. Остальные же считались людьми второго сорта и исполнителями.
А еще, как выяснилось, Нора имела любовника. Я узнал об этом совершенно случайно, услышав обрывок ее разговора по телефону, когда «папа» уехал в столицу на какую-то партийную сходку.
– …так что, котик, приезжай. Завтра в десять на наше место. Моего козла не будет целых три дня. Целую, – проворковала она и положила трубку.
И это для меня было не ново. В прежней жизни приходилось вести дела по двум партократам и лицезреть их «скромный» ареал обитания при проведении обысков, а также изучать в ходе следствия моральный облик бывших небожителей. Который оказался «не того». Чем страдали многие руководители. Тем не менее своего негативного отношения к старшим Волобуевым я никак не проявлял, внимал их наставлениям и был примерным «сыном». По известному в мире принципу Макиавелли – цель оправдывает средства. И единственным моим другом в среде избранных был уже упомянутый сенбернар, которому при встречах я говорил Есенинское: «Дай, Джим, на счастье лапу мне!» И тот шлепал ее в ладонь, блестя честными глазами.
К семнадцати годам я был довольно рослым парнем, с хорошо развитой мускулатурой и смуглый, поскольку предки были из сербов, и вскоре впал первородный грех. Пришло время. Искусительница явилась в образе московской подруги Норы. Ее звали Ольгой, и она регулярно навещала нас в курортный сезон с мужем, чиновником «Интуриста». Тот был вдвое старше своей жены, много ел, пил и подремывал на пляже под тентом в шезлонге. Супруга же предавалась активному отдыху. Ей было лет под тридцать, Ольга была жгучей брюнеткой с хорошей фигурой, а еще явно «слабой на передок», как говорят шахтеры. В чем-чем, а в этом я разбирался, поскольку в свое время ни один год работал с женской агентурой.
По утрам при встрече Ольга часто ерошила мне голову: «Привет, малыш!», а когда мы оставались одни в комнатах или в саду вроде как ненароком показывала стройное колено или часть полушарий груди в легком шелке японского кимоно, в котором она напоминала гейшу.
Срабатывал безусловный рефлекс – у меня кое-что напрягалось.
– Надо ее непременно приобщить, – профессионально советовал внутри чекист.
– Лучше посадить, за совращение младенцев, – недовольно бурчал прокурор.
– Да пошел ты! – цыкали