корова. – "Отпуск хоть бы дал, изверг". Она украдкой бросила взгляд на хозяина. Тот сидел за фасовочным столом, пакуя дерьмо по пакетикам.
– Кстати, хороший ход, Маруся! – хозяин развернулся и посмотрел на корову. – Твои походы в людские глюки улучшили нашу статистику. Васька с Оборвышем в этом месяце в самом хвосте по количеству душ. Ещё Митяя обгоним, нам Сам премию выпишет.
Чёрт мечтательно отвернулся к столу и запел «Танец маленьких утят». Корова перестала жевать и тоскливо замычала, будто заплакала по неприкаянным душам.
Холодные слёзы
За окном светало. Первый солнечный луч прорезал скорлупу комнаты, робко ощупал потолок, скользнул по свежеоклеенным стенам и остановился на большом свадебном портрете – единственном украшении стены. Нина, лёжа в кровати, наблюдала рождение света каждый день, хотя Витя и сегодня ушёл на смену, не разбудив. Она потянулась, касаясь кончиками пальцев металлического остова изголовья. Бодрящий холодок пробежал по мышцам и замер в груди. Нина провела руками по постели, будто хотела убедиться, что уже давно одна, поднялась и опустила ноги, нащупывая калоши, сбежавшие под кровать.
Снаружи оглушительный звук забиваемых свай пронзил тишину, а из окна потянуло влажным бетоном и сыростью. «До города же не меньше десятка километров», – Нина прижала руки к груди и оглянулась. Яркий свет исчез. Лёгкий тюль превратился в тёмные давно нестиранные тряпки. «Бамм! Бамм!» – звук врывался в дом, разбивался о стены и тысячами осколков вонзался в голову. Нина закусила губу, на мгновение показалось, что она падает в огромную яму. Она вцепилась в матрац, но мрак уже вытянул щупальца из-под кровати, пытаясь схватить её и утянуть на самое дно, будто ждал все эти дни, следил, выжидал момент. Нина сделала несколько глубоких вдохов. Сердце забилось медленней. Она оглянулась. На окнах снова развевались белые занавеси, а яркое солнечное утро уже врывалось во все комнаты, освещая каждый уголок и огромные поля вокруг дома.
Смахнув очередное наваждение, как надоедливого клеща, столь же опасное и гадкое, Нина накинула ситцевое платьице и, повязывая белый платок на голову, прошла на кухню. Ещё немного, и встанут дети. При воспоминании о них Нина улыбнулась, а сердце запело: «Я не одна! У меня есть дети! Мои дети!» Весело напевая, она замесила тесто на блины. Старая чугунная сковородка, добытая у бабки Томы, когда они ещё только переехали, задорно шкворчала маслом на огне.
– Оль! Вставай! В школу опоздашь, – крикнула она дочери, спавшей в смежной комнате. На комоде стоял огромный букет разноцветных астр, упакованный в газету. «Вот и первое сентября. Выросла дочь-то», – нежность заполнила её всю до самых кончиков пальцев, а на глазах словно выпала роса.
– Ой, ма, а солнце-то жарит! – Оля выскочила в одних трусиках. Следом за ней, натирая руками глаза, плёлся младший брат.
– А ну быстро к умывальнику, – Нина подхватила сына на руки, будто он ничего не весил, и крепко сжала его, словно боялась опять провалиться в один из своих кошмаров.
На столе уже стояла стопка блинов, призывно источая