Сергей Тимофеевич в военную канцелярию, еле-еле с дороги почистился и мундир переодел. Ждал в приемной, ни жив, ни мертв. А тут еще перед ним генерал от инфантерии из кабинета вышел – лица на нем нет, парик на сторону съехал, сам багровый, челюсть трясется – того и гляди, Кондратий хватит. К нему кинулись с расспросами, в бумагу, в руках зажатую, заглядывают, а он только рукой махнул и побрел, шатаясь, вон. Сердце у Сергея Тимофеевича застучало так, как перед атакой не стучало. Выпрямился он из последних сил и в кабинет начальственный вступил. Ничего кругом себя не видел, на какие-то вопросы отвечал, словно автомат на пружинах. Взял протянутую бумагу, воротился в приемную и там только прочитал, что произведен он в следующий чин, за дело на Кубани, еще до Кючук – Кайнарджийского мира. Дальше – больше. На другой день снова был зван нарочным к военному начальству, орден ему вручили и в бригадиры произвели. А на третий день в генеральское звание был пожалован, да с выплатой причитающегося жалованья за все прошлые годы. Вот так! Отпущен был домой на малый срок с приказанием явиться на новое место службы, в Москву.
Ах, какая жизнь после этого началась! Приехал батюшка веселый, с подарками для всех домашних. Спешно стали собираться, а пуще того – решать, как быть: то ли здесь, на родине, прикупить землицы, то ли уж сразу подмосковную деревню присматривать. Даже девиц к обсуждению допустили, рассудив, что заодно и вопрос о приданом можно с места стронуть. Ежели не одно большое имение покупать, а несколько поменьше, так и делить со временем не придется. А покамест написали дядюшке, Степану Тимофеевичу, на полковничье жалование уже лет десять тому назад купившему деревеньку в Московской губернии, что у него остановятся. Ну, собирались недолго, особо и нечего было складывать, и в дорогу пустились.
У дядюшки приняли радушно, разместились, как смогли. А тут новая напасть – из Москвы пришла весть, что государь император Павел Петрович прибывает в первопрестольную. Помимо прочих обязательных встреч, желает его величество увидеть тех, кого облагодетельствовал. Да не одних, а с чадами и домочадцами. Что тут началось! Матушка Дарья Петровна руками замахала, чуть в слезы не ударилась, дескать, ни за что не поедет – и сама осрамится, и родных осрамит. Решено было взять с собой девиц, им по молодости и незамужнему положению все равно рта никто открывать не позволит, а с лица обе пригожи, и статью Бог не обидел. И еще – вслух этого никто не произнес, но подумали об этом все – показать сестриц надо, когда же лучше-то, как не при монаршей к отцу милости? А глядишь, поближе к трону женихи получше соберутся, позавидней.
Началась кутерьма со сборами; перво-наперво выяснилось, что домашний портной с парадными дамскими нарядами никогда дела не имел, в нынешних модах не разбирается и дорогих тканей в глаза не видывал. Пришлось привозить из Москвы вертлявого нерусского портного,