А какого-то паренька сунули в мешок и подвесили на стропилах за то, что он в постель писал.
Набегающие слезы уже жгли мне глаза, и Лили подобрела.
– Ну ладно. Закрывай свою водокачку, пока я сама тебя не вздула. Но обещай, что ты никогда и никому не назовешь своего настоящего имени.
Я дала торжественную клятву, которая пришлась ей по вкусу.
– Хорошо. – Она кивнула. – Пошли домой.
Повернув за угол, мы оказались на Литл-Уайт-Лайон-стрит, а когда увидели витрину с птицами и птичьими клетками, Лили сказала:
– И еще одно, раз уж мы говорим про обещания. Ты ведь не побежишь к миссис Мак жаловаться, что я одну тебя оставила, а?
Я обещала, что не побегу.
– У нее на тебя планы, она мне голову оторвет, коли узнает, что я вытворяю.
– А что ты вытворяешь, Лили?
Она повернулась ко мне, несколько секунд смотрела на меня в упор, потом наклонилась к самому моему уху, и я ощутила запах ее пота.
– Я коплю деньги, – зашептала она. – Работать на миссис Мак, конечно, надо, но, если себе ничего не прикапливать, никогда отсюда не вырвешься.
– Так ты торгуешь, Лили?
Собственная догадка показалась мне сомнительной: подружка не носила с собой ни цветов, ни рыбы, ни фруктов, как другие торговки.
– Вроде того.
Больше она ничего не говорила, а я не спрашивала. Хотя миссис Мак и ругалась, что у Лили «язык как помело», но, когда той хотелось молчать, она была нема как рыба.
Я не успела ничего выспросить у нее. Я знала Лили Миллингтон всего шесть недель, когда ее убил какой-то пьяный матрос, видимо не сойдясь с ней в цене на ее товар. Да, я прекрасно понимаю, как странно то, что я навеки связала себя с девочкой, о которой мне известно так мало. И все же она дорога мне, Лили Миллингтон, ведь она подарила мне свое имя – самое ценное, что у нее было в жизни.
Хотя у миссис Мак лишнего гроша отродясь не водилось, она любила корчить из себя леди, да и замашки у нее были едва ли не великосветские. В доме постоянно твердили о Лучшей Участи, для которой некогда была предназначена ее семья и которая стала ей недоступна в результате Безжалостного Удара Судьбы, постигшего предков миссис Мак двумя поколениями ранее.
Вот почему, как и положено женщине непростого происхождения, она держала в доме комнату, которую называла «залой», и тратила на ее украшение каждый лишний пенни. Цветные подушки и мебель красного дерева, бабочки, наколотые на бархатные подложки, чучела белок под стеклянными колпаками, портреты королевской семьи с автографами и коллекция безделушек из хрусталя, почти без трещин.
Одним словом, «зала» была святыней ее дома, и детям запрещалось туда входить, разве что по особым случаям, которых на моей памяти не бывало. Кроме самой миссис Мак, в святая святых были вхожи лишь двое: Капитан и Мартин. Да и еще собака миссис Мак, здоровый датский дог, «списанный на берег» с какого-то корабля. Миссис Мак взяла его себе и назвала Гренделем – это имя она вычитала в какой-то поэме, и ей понравилось звучание. Хозяйка прямо-таки обожала своего пса, осыпала его ласками и вообще проявляла по отношению