примкнуть к двумстам ученым, сопровождавшим наполеоновскую армию, которая в мае 1798 г. отплыла из Тулона и направилась в Египет{256}. Но как туда попасть? Мало кто, сетовал Гумбольдт, «сталкивался с такими трудностями»{257}.
Не оставляя поисков подходящего судна, Гумбольдт обратился к шведскому консулу в Париже{258}, и тот пообещал устроить ему плавание из Марселя к побережью Северной Африки, в Алжир, откуда он мог бы посуху добраться до Египта. Кроме того, Гумбольдт просил своего лондонского знакомого Джозефа Бэнкса добыть паспорт для Бонплана на случай встречи в море с английским военным кораблем{259}. Он пытался застраховаться на случай любой неприятности. Сам он путешествовал с паспортом, выписанным послом Пруссии в Париже{260}. Кроме имени и возраста, этот документ содержал довольно подробное, хотя и не вполне объективное описание обладателя: серые глаза, широкий рот, большой нос, «оформленный подбородок». Гумбольдт в шутку нацарапал на полях: «широкий рот, толстый нос, но подбородок bien forme[6]».
В конце октября Гумбольдт и Бонплан устремились в Марсель, готовые к немедленному отплытию. Но какое там! На протяжении двух месяцев, не пропуская ни одного дня, они поднимались на холм, к старой церкви Нотр-Дам-де-ла-Гард, чтобы осмотреть гавань{261}. Каждый белеющий на горизонте парус вселял в них надежду. Потом до них дошло известие, что обещанный им фрегат сильно потрепал шторм, и тогда Гумбольдт решил зафрахтовать собственное судно. Увы, быстро выяснилось, что, сколько бы денег он ни сулил, ввиду недавно отгремевших морских сражений найти судно не представлялось возможным. Куда бы он ни сунулся, «все надежды разлетались вдребезги», писал он старому другу в Берлин{262}. Он был близок к отчаянию: карманы топорщились от денег, голова переполнялась прогрессивными научными знаниями, но путешествие все еще оставалось невозможным. Война и политика, жаловался Гумбольдт, остановили все, и «мир закрылся»{263}.
Наконец, в конце 1798 г., почти через два года после смерти матери, Гумбольдт махнул рукой на французов и отправился попытать счастья в Мадрид. Испанцы приобрели дурную славу тем, до чего неохотно они пускали на свои территории чужеземцев, тем не менее, прибегнув к своему умению очаровывать и к полезным связям при испанском дворе, Гумбольдт все-таки умудрился добыть разрешение. В начале мая 1799 г. испанский король Карлос IV повелел выдать Гумбольдту паспорт для посещения южноамериканских колоний и Филиппин при условии самостоятельного финансирования им этого путешествия{264}. В обмен Гумбольдт давал обещание снабдить королевский кабинет и сад образцами флоры и фауны. Никогда еще иностранцу не предоставлялось такой свободы исследовать принадлежавшие испанцам территории. Даже сами испанцы удивились решению короля.
Гумбольдт не собирался и дальше тратить время зря. Спустя пять дней после получения паспортов Гумбольдт и Бонплан