голосом произнесла:
– И что Лёнчик в тебе нашел? Не понимаю, как можно находиться рядом с девушкой, которая носит сапоги из кожзама, – Алина обогнала задохнувшуюся от обиды Женю и, обернувшись, ехидно добавила, – К тому же грязные…
Глупенькая Женька и не подозревала, что к своим двадцати двум годам Леонид прошел такую школу жизни, что ей даже не снилось. В семнадцать лет это был уже весьма искушенный в вопросах взаимоотношений полов и испорченный предоставляемой его родителями неограниченной свободой, граничащей с безразличием, пресыщенный юнец, который не просто не имел представления, чем бы ему хотелось заниматься в жизни, но даже не брал на себя труд об этом хотя бы подумать. Жизнь представлялась Лёне, как вечный праздник, как великолепная постановка гениального режиссера, где меняются только сюжеты, декорации и второстепенные роли, а главный герой-победитель, – всегда он – Леонид Соколовский. Все изменилось, когда от передозировки умер его отец. Онзнал, что его родители наркоманы, в их среде этим было никого не удивить, слышал и о весьма экстравагантных летальных случаях, но никогда ещё смерть не касалась его так близко. Кроме родителей у Лёни никого не было. Отец – сирота, воспитанник детского дома, со своими родственниками мать отношений не поддерживала. Когда это случилось, Лёня почувствовал себя обманутым, растерянным и опустошенным. Они с отцом мало интересовались жизнью друг друга, вряд ли Игорь Соколовский хотя бы примерно знал, чем интересуется его сын, и в каком классе он учится, но наличие живых родителей, как бы автоматически являлось гарантом его, Лёниной, беззаботной и яркой жизни. А теперь праздник закончился. «Почему, почему, почему», – стучало в голове у Лёни, когда, похоронив отца, он лежал, вторые сутки у себя в комнате и плакал навзрыд, до икоты, как не плакал даже в детстве. Ему мучительно было вспоминать безобразную сцену на поминках, когда он, пьяный, кричал матери, что это она виновата в смерти отца, так как, не разрешила вызвать скорую. Слава Богу, он не все помнил, он видел то отца с лилово-синюшным лицом и выпученными глазами, который тянул к нему руку и жутко хрипел, то себя на поминках в уборной, где его мучительно выворачивало наизнанку, и это было странно, потому что алкоголь появился в его жизни лет в тринадцать, и был для него привычен. Ещё всплывали эпизодически какие-то женщины, которые долго пытались умыть его над большой раковиной. Лёне больше текло за рубашку, он вздрагивал и смеялся, как дурак…Он вспомнил, как сидел на маленьком приставном стульчике, его била нервная дрожь, он уткнулся в огромнуютеплуюплиту, гладил её и тихо плакал. Ну и, конечно, он помнил ЭлеоноруСоколовскую, блистательную Элю, как её называли многочисленные друзья и поклонники, – свою мать. Он её всегда помнил, даже когда она была совсем рядом, как сейчас, в соседней комнате, своей мастерской.
– Наверняка уже в отключке, – думал Леонид, продолжая всхлипывать и сотрясаться всем телом от рыданий, – Ну и пусть, так ей