склонив голову набок. Всё такая же, какой он её помнил – настоящая, близкая, родная…
– Ты теперь с другой? – шепнула Ольга, и Герман вздрогнул. Разве мог он вообще думать хоть о ком-то, когда рядом была она?
– Нет. Ты вернёшься?
– Я буду ждать тебя здесь.
Она протянула к нему руку, касаясь гладкой поверхности с той стороны, и Ильинский тоже приложил ладонь к зеркалу. Совершенно неожиданно оно пошло трещинами. Там, где его касалась ладонь Германа, разбежалась по сторонам тонкая сетка изломанных линий, после чего стекло разбилось на осколки. Какие-то из них осыпались на землю, какие-то впились в руку, причиняя острую знакомую боль.
– Оля! – хрипло выдавил он из себя, но она уже исчезла. – Оля!
Герман повернулся вокруг себя, всматриваясь в очертания окружающей обстановки. Ничего и никого. Только безмолвие и то самое чувство, которое глодало его изнутри долгих три года – безысходность.
Когда Ильинский сел на постели, не сразу понимая, где находится, его сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Ему хотелось обратно, туда, где была Ольга, хоть Герман и понимал, что это всё самообман.
Он понял, что его разбудило – приглушённый плач Алины. Такой жалобный, словно с ней что-то произошло, и сейчас она нуждалась в помощи. Откинув одеяло, Герман вскочил с кровати и помчался к дочери.
– Что с ней? – выдохнул он, едва распахнул дверь детской.
Нино, держащая мелкую на руках, укачивала её и расхаживала по кругу, пока Алина кричала.
– Не знаю… Она так уже полчаса. Может, животик?
Нино подняла на него взгляд, и у Ильинского ледяная дрожь по позвоночнику прошла. Потому что увидел страх. Такой, какой бывает у загнанных животных.
– Дай её сюда, – грубо рявкнул он, забирая у Нино дочь. Та, на удивление, вдруг стала затихать, пока не успокоилась и не начала икать.
– Что ты ей давала? – потребовал он ответа у няни.
– Ничего… только смесь. Больше ничего.
– Хорошо.
Он прижал к себе Алину крепче и, направившись к выходу из детской, обернулся на пороге.
– Через час жду в гостиной. Новый год всё же.
Прозвучало, мягко говоря, дерьмово. Да и чувствовал он себя в этот момент точно так же. Но праздник обязывал. Не будут же они, в самом-то деле сидеть по углам, пока остальные празднуют.
Затворив за собой дверь, Герман вышел из комнаты и только тогда выдохнул с облегчением.
И всё же это была чертовски идиотская идея. Нанять кого бы то ни было. Он прекрасно справлялся сам, а наличие чужой женщины в доме лишь раздражало.
Ильинский уложил Алину на кровать, а сам сел рядом. Растёр ладонями лицо, которое покалывало. Стоило признаться себе в том, что виною всему был его сон. Воспоминания, которые он родил, резали по-живому острее ножа.
Сейчас ему хотелось спрятаться ото всех, как делал это последние несколько лет. Да, это было слабостью, но иначе он не мог.
– Г-у-у, – раздалось рядом тоненькое