всему, что скрывает рубашка, но чувствуется.
Кстати, о рубашке – это вовсе не ночная сорочка, а монашеский хитон или власяница, но не из верблюжьего волоса или овечьей шерсти, как у других монахинь, а из тонкого и действительно дорогого льна с вензелем «М».
О недавнем постриге свидетельствует только простой, деревянный, тонко-искусно точёный крест – во свидетельство о крестных страданиях Сына Божия и в знамение последования Ему в несении своего креста.
Всё! Вот теперь всё! Вот оно! Всё встаёт на своё место. Становится очевидным и само собой разумеющимся – я Марфа! Царевна Марфа, дочь покойного государя Алексея Михайловича и сестра по отцу ныне царствующего государя Петра Алексеевича…
Но вот нет! Всё так, да не так! Не Марфа теперь уж! Марфой звалась в миру, а ныне, две луны как – по велению моего царствующего брата пострижена под именем Маргариты. И нынешней осенью ещё приговорена сюда, в Александровскую слободу, в Успенский монастырь, где брат приказал пристроить для меня к Распятской церкви-колокольне монастыря палаты, частью которых как раз является вот эта опочивальня-кабинет.
Вот теперь действительно всё. Вспомнилось и расставилось по своим местам. А ещё, и это тоже очень важно для меня сегодня, на столе лежат и ждут призывно пустые пока листы бумаги. Это будущее жизнеописание моё, биография по-научному. Странно, но вот после пострига вдруг родилась потребность глаголить.
Ой!.. Вот ещё новость! Что это?
Господи!.. Господи, Боже мой!.. Господи, как это странно!.. Необычно, удивительно, потрясающе! Вдруг чувствую, ощущаю что-то новое внутри себя. Это словно кишки шевелятся в животе, что ли, прямо ходуном ходят. И так вот уже несколько дней, по несколько минут, и всё чаще и дольше. Может, это болезнь какая? Надо будет дохтура, медикуса позвать. Пускай посмотрит.
Хотя… хотя зачем звать? Не обманывай себя, царевна-инокиня, и так всё ясно. Ясно становится уже, как только кровь перестала приходить, вот уже четвёртый месяц, однако сомневалась поначалу. А вот теперь всё, какие сомнения – грудь вон набухла как, да и плод зашевелился! И ясно, откуда всё – от любви, конечно, но ведь на старости лет уж! Странно! Удивительно!
Действительно странно, но ведь истинно, не молода уж! Сорок шесть лет тебе, подруга! Сорок шесть – это многова-а-ато! Думала, что жизнь уже заканчивается. Ведь не я первая, не я последняя – большинство царевен из нашей семьи, да и из Рюриковичей тож, вершили свою жизнь в обители Божьей. Сёстры мои, вон и Софья, и тётеньки Анна и Татьяна в монастырях прозябают и молятся во славу Господа. И я теперь тут, в Александровской слободе. Но вот вдруг чудом чудесным Господь осенил: и любовь, и вот теперь результат этой любви заявляет о себе в полный голос. Что теперь будет со мной? Господи Иисусе Христе, Сыне Божие, помилуй мя, грешную!
Ладно, что же, подумаю обо всём потом. А теперь вставать уж пора, надо идти к заутрене.
Короткий взмах колокольчиком, и услужливая Иринка уже входит в келью для одевания. Она расчёсывает