Солнце сопровождало повсюду, – то слева было, то справа, то подталкивало в спину, уходило за горизонт. Тринадцатилетний подросток впервые остался с жизнью один на один. Страшно не было. Он запретил себе бояться. Когда вышел из села, остановился, посмотрел на закат. Красивое огненное море ложилось на горизонт, полыхало как жар в печи, даже хлебом запахло, наверное, из – за Агафьиных сухарей. Афанасий вздохнул, прочел молитву «Отче наш», мамка заставила в три года выучить, чтобы просить у Господа помощи. Знал, что бог есть. Просто новая власть, как Агафья сказала, с рогами пришла. Поэтому кресты их в бешенство приводили, они их в срочном порядке сбить вместе с колокольней требовали. Это же первый признак – бесы в человеческой плоти в земную жизнь вторглись. И давай бесноваться! Мало им показалось невидимыми быть. В молитвах так и сказано: «От видимых и невидимых врагов защити нас!».
Именно эти слова Афанасий произнес громко в слух, перекрестился. Куда же без веры в путь? На ней все держится. С ней ничего не страшно. Даже честным быть. Все думают, что нам совесть шепчет – так не делай, так не поступай! А совесть – это и есть Господь. Он подсказывает нам, что делать.
Вдалеке виднеется беленный Храм, на нем висит теперь красная тряпка с белыми буквами: «Удвоить усилия, чтобы спасти революцию!». Куда же еще больше удваивать? И так местные у бабки Агафьи собираются в воскресенье миром помолиться. Не привычка зовет, совесть. Сколько раз пытались запретить эту общую молитву. Народ отстоял право молиться на краю деревни. Одно слово – темнота! Им смешно, что крестьянина Бог дисциплинирует. За воскресенье две смены в понедельник готовы на плуг налегать. Один день просят отдать Богу. Не нужно никого убеждать в обратном. Сколько раз видели, кто не соблюдает этот закон, обязательно или ногу, или руку сломает, три месяца тогда работать не сможет. Новая власть поуспокоилась, перестала гонять. Продовольственный план выполнять нужно, каждые руки в зачет. Пусть теперь губернское бюро РСДРП(б) и поселковый комитет партии большевиков в Храме заседают. Им же легче. Место – то намоленное.
С такими мыслями шел Афанасий по правую сторону заката на юг. Шел долго пока не стемнело, тут же в поле на ночлег остановился, чтобы с пути не сбиться, сел под молодой луной. Месяц тонкой долькой повис, улыбается. Хорошо, что луна не полная, иначе сидел бы на обозрении у всех. А там и батька мог бы разглядеть, в погоню броситься. Развязал Афанасий мешок дорожный, зачерпнул горсть квадратных сухарей. До чего ж шуршат красиво, успокаивают. Что человеку для счастья нужно? Когда голоден, запах сухарей кормит, согревает. Уткнулся Афанасий в ладошку, надышаться не может, слюна топит желание есть. Вот так бы сидел всю оставшуюся жизнь под молодым месяцем, вдыхал домашний уют сухарей. Интересно, сколько месяцу годков? Может, как мне? Афанасий раскрыл ладошку с сухарями, поднял ее к новому другу: «На, бери, угощайся, я не жадный! За это сколько раз от батьки получал! Прости, отец, что не оправдал жизнь, которую ты мне дал. Одно скажу, –