губы сеньор. – Я привык, чтобы мне подчинялись, а потому советую вам быть ласковой и послушной.
Чувствуя, как в душе поднимается своенравное упрямство, графиня де Дюран смерила адмирала презрительным взглядом. «Смириться и сдаться такому негодяю, как ты? Ну нет, сеньор Альканис! Никогда я не прощу тебе ни смерти мужа, ни разлуку с сыном! Будет тебе помолвка!» – злорадно подумала она и, смиренно потупившись, проговорила:
– Я постараюсь, маркиз… Но для бала мне необходимо заказать платье. В моём гардеробе нет подходящего. В плаванье я не собиралась развлекаться на балах.
– Хорошо, я разрешу вам посетить магазины, – согласился сеньор, но предупредил: – Только не надейтесь сбежать! Вас повсюду будут сопровождать слуги и личный телохранитель, и не забывайте: все корабли в Пуэрто-Бельо подчиняются мне! – и, не поверив в искреннее смирение пленницы, адмирал, изучая её непроницаемое лицо, подозрительно прищурился.
Сделав почтительный реверанс, Эстель величественно удалилась. Невольно восхищаясь красотой женщины, дель Альканис проводил её пристальным взглядом. «Ничего пусть поупрямится и позлится, – усмехнулся он, и душу гордеца приятно согрела сладкая мысль. – Зато теперь она никуда не денется… И очень скоро вы, прекрасная графиня де Дюран, станете моей».
В день приёма освещённый тысячью свечей особняк маркиза радушно распахнул двери. К главному входу стекались именитые господа со всего города и даже из его окрестностей. Особо порадовал дель Альканиса приезд губернатора Панамы. Высокопоставленный сеньор не поленился проделать столь дальний путь, желая выразить признательность храбрости адмирала, ну и заодно проехаться с инспекцией владений Его королевского величества.
В испанском обществе царил этикет, во многом навязанный строгой церковной инквизицией. Выражение радостных чувств считалось неприличным и даже порочным, а потому во всей Европе, наверное, не было более скучного двора, чем испанский. И если бы не огромное количество народных праздников, на которых аристократы, спрятавшись под тёмными плащами и вуалями, могли придаться всеобщему веселью, то жизнь испанской знати казалась бы одной сплошной чередой печального чопорного церемониала. Но колониальные владения находились далеко от королевского двора и Святого Престола, и условности этикета здесь менее тяготили господ, а потому гости в особняке дель Альканиса чувствовали себя непринуждённо и рассчитывали от души поразвлечься на празднике, устроенном богатым сеньором.
Местная аристократия, рассыпаясь восторженными эпитетами перед хозяином дома, спешила выказать восхищение его отваге, доблести, уму и гостеприимству. Оказавшись в особняке маркиза, гости, разыскивая глазами скандальный предмет слухов последних дней, с любопытством оглядывались. Больше всего публику интересовал привезённый из последнего похода необычный трофей адмирала. Рассказы о красавице-жене поверженного пирата расползлись по городу, словно тараканы, и сплетни звучали одни невероятнее других.
Одни