мне кто-то сделать такую жизнь повседневной – я бы отказалась. Это должно быть вот таким праздником, подарком, а не буднями, потому что иначе все эти милые моменты потеряют свою ценность. Это как с Темой – пока она не становится обыденной, получаешь эмоции, но если в перспективе видишь каждодневные экшены и практики, сразу пропадает все желание. Нет, я хорошо провела выходные – и на этом все. Нельзя есть пирожные каждый день, перестанешь их любить.
Последняя неделя уходящего года выдается для меня слишком напряженной. Неприятности накрывают волнами, я не успеваю вынырнуть из одной – как на голову валится следующая. Проблемы с кочегаркой, ее опечатывают, я мечусь между приставами, судами, министерством экологии и домом, где мне удается разве что принять душ и сунуть в рот какую-то еду, порой даже непонятно, какую именно. Я сплю не больше двух часов в сутки, худею, нервничаю. Мне помогают все, кто может, арендаторы дежурят по очереди в помещениях, обогревая трубы тепловыми пушками, чтобы не перемерзли – кочегарка не работает, а мороз давит за тридцать. Снять печати приставы соглашаются только после новогодних праздников, хотя суд постановил иначе. Я не могу добиться исполнения решения, уговариваю, упрашиваю – мороз усиливается, если лопнут трубы, можно закрывать и сервис, и мойку. Олег ездит со мной, забросив собственные дела, тоже дежурит по ночам в сервисе, старается снять с моих плеч хоть часть этого груза, но, разумеется, по разным причинам он не может решить абсолютно все. К тридцать первому декабря я уже не соображаю, что происходит, отказываюсь ехать с Олегом на дачу к Денису, где собирались встречать Новый год, и, откупорив бутылку шампанского в одиночестве, укладываюсь спать ровно пятнадцать минут первого, едва сделав три глотка. Правда, в четыре просыпаюсь, как по будильнику, и звоню Ляльке в Москву – всегда поздравляю ее с Новым годом, так уж повелось, и сегодня тоже не смогла нарушить традицию, хотя пыталась попробовать.
Сплю все первое число, изредка открывая глаза и довольно слабо соображая, где нахожусь. Телефон не включаю, телевизор тоже – просто сплю. Однако второго все-таки приходится вернуться к жизни. Олег звонил за два дня раз пятьдесят, но я не испытываю угрызений совести – на это не осталось сил. Набираю ему сама, Верхний предельно зол, но старается сдерживать себя:
–Могла бы хоть смс написать, что жива.
–Мог бы приехать, если так волновался, – неожиданно для самой себя выпаливаю в трубку.
–Мог бы, если бы тут не за сорок и машина не перемерзла, – отрезает он. – Из трех тачек ни одна не завелась, вот тебе и джипы на дизеле. Но даже не это самое забавное.
–Да? И что же?
–Не поверишь – все второй день в лежку, продирают глаза только для того, чтобы очередную бутылку открыть, я заколебался нянчиться. Не надо было ехать, – злится Олег. – И, как назло, не могу лампу паяльную найти, в гараже у Дэна бардак. Как найду – сразу приеду.
Ну, ясно – пытается отогреть машину, но без лампы это невозможно. Бедолага, я-то представляю, каково ему, трезвому,