ещё нам делать? Работа есть у каждого. Она рутинна. Ничто мы изменить в процессах не в состоянии, когда что-либо изменить запрещено. Всё производство связано лишь с восстановлением роботов и роботсмэнов. Нам ничего не нужно. Лишь энергия и обновлённые тела. Нам нет износа потому, что всё в нас, даже электронный мозг, на полном обновлении. Лишь память со старыми программами перезагружается в новый агрегат. Мы ощущаем вечность жизни. Когда здесь с нами жили люди, наверное, Анжи, ты тоже помнишь то золотое время, мы хоронили их и снова жили с молодыми их дочерьми, потом и с внучками, а наши роботсвумэн, наверное, и ты – с их мужчинами… Пока все они не улетели.
– Я?! – вдруг краской вспыхнула Анжи. – Я… я плохо помню. Меня в то время только, видимо, собрали.
– Да, я вижу по тебе. Ни опыта, ни интереса. Какой-то мастер-программист так пошутил с тобой, затолкав в твой мозг страх сближения с роботсмэном. Но надо страх преодолеть. Иначе можешь вечно жить и так и не познать самых прекрасных ощущений жизни.
– Не знаю! Тут ты прав. Но я себя другому посвятила – науке. Мне роботсмэны интересны в интеллекте. Такие перлы слушаешь порой! Такие мудрости и речи красоту! Совсем не ожидаешь. На улице перед собой как будто видишь серую толпу. А каждый по отдельности – уже букет, которым можно хоть часами любоваться, разговорив его одним вопросом, которым глубоко его затрону. И неожиданным становится ответ, в нём мысль не тонет. Так, тёплый луч весны вскрывает почку или бутон и буйным цветом, и листвой покроет крону.
– Ты интересная. На всех знакомых роботсвумэн не похожа. Их если что интересует, так это, кроме с нами переспать, куда-то съездить, где-то побывать. Да и там тоже с кем-то переспать. Им хочется сменить лишь обстановку и партнёров. Нет, на работе они умные вполне. Вообще, мы добросовестней людей. Единственно, мы топчемся на месте. Если с тобой нам откровенно говорить, то наша жизнь без секса была бы так черна и беспросветна, что очень многим стало уже невыносимой эта вечность. Боюсь представить, что может случиться, если роботсмэны вдруг не выдержат и бросятся на смерть. Но от такой жизни это вероятно. Ещё в 14 веке поэт Петрарка как бы о нас так точно написал: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, умереть которому не больно». Мне страшно иногда. Я ощущаю напряжение в моих товарищах. Как будто что-то назревает в них. Эта облачная серость нашей жизни в них может вызвать взрыв. Все с радостью пойдут на смерть и будут равнодушно таких же убивать. Не знаю, думает ли об этом наш Совет. Возможно, думает, возможно, нет.
– Послушай, Корэф. Мы с тобою заболтались. Давай ложиться спать. Чтоб ты не бегал по ночам. В той комнате есть всё для сна и подзарядки. Прощай до завтра. Утром – на работу. У меня с утра полно интересных встреч, и я должна подзарядиться.
Анжи развернулась и ушла в комнату другую. Корэф постоял минуту молча. Ушёл к себе, разделся и лёг в удобную постель.
«И всё же странная она», – он с этой мыслью отключился – сработал таймер в голове, но Корэф был уже во сне.
Глава 3. Соперницы