труп отца, осмотрел свой горящий дом, и в ужасе от того, что совершил, взмахнул руками. Огонь поднял его на крыльях, проломив прогоревшею крышу. Моргул поднимался всё выше и выше, смотря с высоты на родные топи. Он потерял всех, всех кого любил, но обрёл свободу: он может летать! Он взмахнул своими огненными крыльями, и полетел в даль. Он не знал, в какую именно даль он летит, просто в даль, далёкую даль. Он летел навстречу могуществу и свободе. Он предвкушал величие и королевские почести от презренных и ненавистных людей, отказывающихся видеть его неоспоримое превосходство. Он летит, поворачивает голову: рядом с ним по воздуху плывёт Сала. Он пытается обхватить её руками, но лишь обнимает воздух. А крылья несут его дальше, к свершениям. Шарахнулся в испуге журавлиный клин, пролетавший на его пути. Моргул раскинул руки и закричал. Порывы ветра унесли его крики куда-то далеко-далеко. Моргул спокоен, думает: «Я должен отомстить за Салу. Должен отомстить!», не понимая, кому и как он будет мстить. Однако, в его планах, месть укладывалась на пути к величию. На неё можно было выделить время. Так же, не понимая, кому он будет мстить, не понимал он, как действует его сила. Откуда взялся огонь? До него дошло, что он – колдун, чародей, маг. Ему нужно учиться владеть этой силой. Что, если однажды он испепелит себя так же, как сжёг своего отца? – Нет, Моргул не хотел испепеляться, он хотел величия, славы, могущества! Парень слабее остальных поработит сильных, заставит повиноваться себе— королю, нет— Императору Моргулу! Как красиво звучат эти слова, словно музыка играемая молодым пастухом на свирели ранним росистым утром, когда воздух пахнет живительной влагой, пока не весь сумрак ночи, всё ещё оставляющий свои пятна, покинул мир, уступая место свету.
Моргул, как будто он всегда умел это делать, сложил свои крылья, и они потухли. Он со стремительной скоростью полетел вниз. Опять непонятно откуда взявшееся умение заставило его правильно действовать: он вытянул руки, приложил усилия, и воздух поймал его; он чуть опустил, воздух немного упал вмести с ним – так он проделал несколько раз, пока не оказался на земле.
Кто-то валялся у его ног. Очень не просто было в этом изуродованном ожогами и порезами старике узнать Наркиса. Моргул почувствовал, что он должен сказать какое-то слово, чьё-то имя, пришедшее ему на ум: «Карл!». Старик поднял голову, и удивлённо, как смотрит ребёнок на что-то невиданное, взглянул на Моргула. Назвал его по имени, и надрывистым и жалким голосом, каким говорила бы побитая собака, если бы умела говорить.
– Моргул, я умер? Как давно никто не называл меня Карлом, как приелось мне имя, которое мне дал мой учитель много, очень много лет назад.
– Карл? – Моргул не знал, что Наркиса когда-то так звали, он питал к старику ненависть, за то, что он выжил, выжил, а Сала нет.– Зачем мы живём?
– Так мы всё ещё живём? – Моргулу нужны были ответы, он вдохнул в старика жизнь, тот сел, и как ни в чём не бывало начал рассказывать, – Мы