я уже в порядке.
– С ума сошел! Думаешь, что если боли прошли, то ты уже и здоров? Да тебя завтра опять к нам с приступом привезут!
– Выписывайте, – твердил Муромцев-младший, – я свое состояние знаю, у меня такие приступы случались. Выписывайте, я расписку дам.
К вечеру он довел-таки Гаврилина «до ручки» – тот плюнул, заставил написать расписку и в пятницу утром, ругаясь последними словами, выписал своего нетерпеливого пациента.
– Ты мне, старику, только голову-то не морочь! – в сердцах сказал он. – Хорошо он, видите ли, себя чувствует! К красавице своей торопишься, а то я, наверное, полный дурак и этого не понимаю!
«Тороплюсь, – с улыбкой вспоминал слова доктора Сергей, пока трясся в автобусе. – Я очень тороплюсь, я не могу без нее, я уже это понял. И так будет всегда»
Он торопливо шагал от остановки к турбазе, поглядывая на часы – Лина обещала приехать к нему только вечером, потому что посетителей пускали в больницу лишь с четырех часов, но мало ли что! Вдруг ей захочется выехать из Яремчи пораньше, и они разминутся? От этой мысли у него даже мурашки побежали по коже.
Однако легкий ветерок шевелил белую занавеску на чуть приоткрытом окошке их комнаты, и Сергея охватила радость – Лина, уезжая надолго, всегда плотно запирала окно. Следовательно, она на турбазе и в данную минуту, скорей всего, сидит за их столиком в столовой – сейчас обеденное время. Можно пойти туда, но там полно народу, а ему сейчас больше всего на свете хочется побыть с Линой наедине. Нет, лучше всего будет отпереть дверь своим ключом и лечь на кровать. Интересно, какое у нее будет лицо, когда она войдет и его увидит? Можно будет притвориться спящим и подсмотреть сквозь ресницы. Или еще…
Обуреваемый неожиданно нахлынувшим потоком фантазии, Сергей приблизился к двери, торопливо сунул ключ в замочную скважину и застыл на месте: на кровати, только что фигурировавшей в его радужных видениях, лежал голый Степанко. Не менее голая Лина скакала на нем, подобно опытному наезднику, самозабвенно запрокинув голову назад и аппетитно приподняв руками свои полные груди. Лицо ее с полузакрытыми глазами выражало жадное нетерпение, и она даже не сразу услышала звук скрипнувшей двери. Потом затуманенные глаза широко распахнулись, и в них мелькнуло выражение испуга, а с губ сорвался сдавленный крик:
– Сережа!
Взгляд Сергея метнулся в сторону – лишь бы не видеть этих гладких бедер, из-под которых испуганно выглядывал черноусый Степанко. Почти автоматически, не сознавая, что делает, он схватил свою сиротливо стоявшую в углу сумку и бросился вон.
«Банально, как мир, а я попался. Идиот! Воображал, что для меня все должно развертываться по особому сценарию, а сценарий этот стар, как человечество. Развесил уши, разнюнился, и кого теперь винить? Самому смешно!».
Но ему было не смешно, ему было горько до жути – так горько, как не было еще никогда в жизни. Голос кондукторши, прозвучавший у самого уха, заставил