хорошо себя вести, возьму на работу. Мой лимузин доверю мыть. – И банкир засмеялся, довольный своей шуткой. – Это не автомобиль – дворец! Работать будешь в поте лица. И выведи, наконец, меня из этого мрака на свет божий! Какое-то странное место: ни домов, ни людей, ни звёзд на небе. Как мы здесь оказались?
Незнакомец из всего сказанного услышал только одно:
– Вывести, говоришь, на свет Божий? Это вряд ли. Если бы я знал туда дорогу, сам пошёл бы. Пополз бы. Только поздно уже, раньше об этом надо было думать.
– Что поздно, я и без тебя вижу, раз темень тьмущая, а вот думать никогда не поздно. Поверь человеку, который сам сделал себя и состояние. Пойдём, отыщем какой-нибудь бар, промочим горло. Нам бы только на дорогу выйти. У тебя фонарь есть?
– Ну что ж, – согласился мужчина, – пойдём. А фонарь мне не нужен, я и без него прекрасно знаю путь. Потому что для нас открыта только одна дорога, которая ведёт к единственной двери, за которой находится суд.
Магнат глянул на крепко сложенную фигуру:
– Ты что, мне угрожаешь? Какой суд? Я куплю любой суд! Вместе с судьёй, прокурором, судебными заседателями, зрительным залом и зданием, где всё это находится!
Незнакомец вежливо возразил:
– Не хотелось лишний раз огорчать, но здесь это не прокатит. Наш судья уже давно, как кристально честный человек, а прокурор… о-о-о, с ним вообще не договоришься. Сущий зверь к подобным тебе типам.
Банкир недоверчиво глянул собеседнику в глаза и криво усмехнулся.
– А, я всё понял, – сказал он и в подтверждение понимающе закивал головой. – Ты бандит. Террорист. Ты специально меня сюда затащил, чтобы потребовать выкуп. Я, правда, не знаю, как тебе это удалось сделать, не убив всю мою охрану, но… Я зря ругал своих верных псов. Их, значит, перестреляли, меня оглушили, вероятно, кирпичом, запихнули в машину, привезли на этот пустырь, оттащили в самую глубь, чтобы легче было запугать?! Ну что, я прав? Конечно, прав! Всё стало на свои места. Сколько хочешь, сволочь?
«Хиппи» на оскорбление не обиделся, а лишь с грустью ответил:
– То, чего хочу я, у тебя нет, а то, что у тебя было и есть, тебе за него отчитываться и отвечать. Такого добра и даром не надо.
– Что ты мелешь, бестолочь?! Каждый бродяга из себя философа корчит! Ты жил червяком, червяком и сдохнешь! О добре он рассуждает! Тебе, дураку, и за сто жизней не добыть столько добра, сколько у меня! Так и вытянешь ноги в своих рваных джинсах!
– Уже.
Викентий Аристархович ждал продолжения, но его не было. Мужчина смотрел на него и добродушно улыбался, не выказывая ни крохи обиды, ни даже раздражения. Олигарх не любил неясностей, поэтому с издёвкой спросил:
– Что – уже? Краткость – сестра таланта? Ха! Краткость – привилегия авторитетов!
– Краткость – дочь мудрости, – ответил незнакомец, и, помолчав, добавил. – Хотя, конечно, и не всегда. А ноги я давно вытянул. И ты тоже, только недавно. Но это