меня, Олег Олегович, так нехорошо получилось, вы приехали, потратили свое время, а выходит, напрасно приехали, сунула я куда-то папочку и найти не могу…
И так сильно она сокрушалась и причитала, оттого, что нечетко сработала, и оттого, что допустила такую серьезную оплошность, а ведь на нее это совсем не похоже, и так убивалась из-за этого, что Демидов, не отпуская ее локотка, проследовал с ней к приемной, на ходу выспрашивая, как выглядела эта папочка, куда ее Клара Григорьевна могла положить, когда и где видела в последний раз.
Катя с Викусей потопали следом, скорее под воздействием демидовского магнетизма, чем по необходимости. По необходимости им как раз нужно было топать вниз и поскорее.
Демидов с Гюрзой, видимо, почувствовали что-то такое и приостановились, и оглянулись, взирая на незваную свиту с недоумением. Катя пропищала:
– Мы бы хотели забрать Викин мобильник, Клара Григорьевна. Если не возражаете. Если он у вас. Или, если он на столе у… директора.
Катя ненавидела себя пищащую, но в определенных ситуациях ничего с собой поделать не могла. Ее застукали, этим все сказано.
Гюрза пренебрежительно кивнула, и все пошли дальше.
«И где бы наглостью разжиться», – думала, злясь на себя, Катя.
«Вот ведь наглая девка», – думала Клара Григорьевна и истово жалела, что нет возможности поставить ее на место: девица – «компьютерная» и может наябедничать Танзиле.
А Демидов и не думал, что девица наглая, он прекрасно слышал, как она пищала, и расценил этот писк совершенно однозначно – по причине его, Демидова, неотразимого великолепия. Настроение исправлялось.
Клара Григорьевна сидела на краешке стула перед своим рабочим столом и прислушивалась к шагам, затихающим за дверью. Она очень устала за этот бесконечный, ужасный, невозможно тяжелый день, и ей тоже очень хотелось отсюда уйти, ей очень хотелось домой.
Но она уйти пока опасалась. Как бы потом не стали говорить о ее черствости или безразличии, хотя ну что тут сейчас делать? Сделано уже все. Только татарка эта наглая, кажется, все еще здесь, раньше ее лучше с места не трогаться, да.
Клара Григорьевна, бывший завуч по воспитательной работе средней школы № 2118, а также заслуженный учитель и прекраснейший преподаватель истории, проработавшая в школе тридцать два года, – нет, не проработавшая, а посвятившая! – была с почетом выпровожена на пенсию, не сумела удержаться даже на ставке педагога группы продленного дня, которую ей предоставили как какую-то унизительную подачку, но она-то знала, что не подачка это вовсе, а целенаправленный плевок.
Она великолепно понимала, что такое воспитательная работа, будучи автором многих методических руководств и инструкций, а также блестящим докладчиком на тему о воспитании, многажды приглашаемым на педсоветы всех уровней, вплоть до московского съезда учителей, но она совсем не смыслила в контингенте продленки в лице учащихся до десятилетнего возраста.
Но она же