кратковременного, так и не состоявшегося счастья. Еле сдерживая слезы, Лена прошла в спальню, сняла халат, достала ночную рубашку, еще новенькую, в целлофановом пакете – подарок матери. Мягкая невесомая ткань ласкала тело.
– Для чего это все? Для кого? – шептала Лена, глядя в зеркало.
Жалость рвала душу. Жалость к себе за свои неоправдавшиеся желания. Снова накинув халатик, она пошла на кухню. Взяла из оставленной кем-то пачки сигарету, закурила. Второй раз в жизни. Дым саданул горло, но вместе с ним входило какое-то странное успокоение, перед глазами поплыло…
И вдруг – дверной звонок. Лена побежала в прихожую, уверенная, что сейчас увидит Глеба.
На пороге стоял Скворцов-Шанявский.
– Ой! – воскликнула она, запахивая полы халата. – Извините, я уже…
– Это вы меня извините, – смущенно проговорил профессор. – Примете?
– Пожалуйста! – пропустила его в квартиру Ярцева. – Я переоденусь…
– Нет-нет! Не надо… Я, собственно, на пару минут. Что Глеб? – спросил он озабоченно, снимая пальто.
Лена развела руками: мол, все так же.
– Он мне так нужен, – сказал Валерий Платонович, приглаживая обеими руками волосы.
– Я все еще надеюсь, позвонит, – грустно сказала Лена и спросила: – Ну как, проводили?
– Да-да, – ответил профессор, направляясь за Леной в комнату. – Посадили в вагон. Ваш Эдисон остался. Мне кажется, Орыся сразила его наповал.
– А Эрик где?
– По-моему, уже спит, – улыбнулся профессор. – Понимаете, Леночка, мне показалось, что вам было грустно оставаться одной. Или я ошибаюсь? – Скворцов-Шанявский внимательно посмотрел на нее.
– Спасибо, что вернулись, – смущаясь, но все же выдержав этот взгляд, ответила хозяйка.
Валерий Платонович взял ее руку и запечатлел на ней поцелуй.
– Чай, кофе? – предложила Лена.
– Что вы! Обкормили, опоили… Если разрешите, немного музыки?… Негромко?
– С удовольствием, – поднялась было Ярцева, но профессор опередил ее.
Он нажал клавишу кассетника и чуть приглушил звук. Заиграла музыка, на которой прервалось их общее сидение. Играл один из модных западных ансамблей. Мелодию разобрать было трудно, но звуки, раздававшиеся из колонок, возбуждали чувственность. Хрипловатый голос не то мужчины, не то женщины модулировал, придыхал, словно исполнитель был в любовном экстазе.
Скворцов-Шанявский протянул Лене обе руки. Она встала, и он медленно повел ее в танце, все сильнее и сильнее прижимая к себе. И опять она почувствовала его волнение, как тогда, в первый раз. Волнение партнера передалось и ей.
– Молодые думают, что они умеют любить, – говорил Валерий Платонович, почти касаясь губами ее уха. – Но пожилые любят тоньше и глубже… Боже мой, Леночка, вы даже не можете себе представить, сколько в вас обаяния, женственности!
– Да? – почему-то шепотом спросила она.
– Поверьте, – тоже тихо продолжал Скворцов-Шанявский. – Почему я не встретил вас лет тридцать назад!
– Меня просто-напросто еще не было! – улыбнулась