ни земли, казался обрывком этой тучи.
– Это и есть Огнёво? – спросил ван Гариц, указав рукоятью плети на дым.
Ван Мурьен тронул лошадь, приблизился, встав рядом с Гарицем, долго смотрел из-под руки на дымные клочья.
– Нет, ваша светлость, – наконец сказал он. – Огнёво должно быть правее и гораздо дальше. Его отсюда не увидать. А это, не иначе, лагерь углежогов. Они всегда углища возле болот устраивают, где торфа много.
– Вы хотите сказать, дядюшка, – ледяным тоном произнёс ван Гариц, – что там кто-то жжёт мой лес?
– Именно это я и сказал, – безо всякого выражения подтвердил ван Мурьен. – Огнёвские углежоги поставляют уголь во все кузницы королевства. Вашим мастерам в том числе.
– Похва-ально… – протянул ван Гариц. – Когда мастеровые работают, это очень похвально. А вот когда они жгут мой лес и не платят при этом налогов… это уже нехорошо. И после этого вы, дядюшка, отговаривали меня от поездки сюда?
Ван Мурьен пожал плечами.
– Я и сейчас не изменил своей точки зрения. Огнёвские мужики никогда не платили налогов. Взять своё можно только силой, а после этого несколько лет кузницы будут простаивать. К тому же, путешествовать через Огнёвские чащи опасно. Это не охотничьи боры, оттуда можно и не вернуться, такие случаи бывали.
– Вы меня пугаете, дядюшка?
– Я предостерегаю.
– Что ж, спасибо на добром слове. Мы будем идти через лес очень осторожно.
Гариц коснулся шпорами конских боков и начал спускаться с холма. Отряд в молчании следовал сзади. Султаны над лесом стояли словно тревожные сигнальные дымы.
Лес встретил путешественников угрюмо. Мрачные ельники перемежались зарослями чёрной ольхи, гнилыми буреломами, кочкарниками, поросшими дурманным болиголовом, старыми гарями, где не успеешь оглянуться, как конь сломает ногу. Двигались медленно и, как обещал ван Гариц, очень осторожно. На ночёвки останавливались рано, тщательно обустраивая лагерь и выставляя караулы, словно отряд шёл по вражеским землям. Так, впрочем, и было, только врагами оказались не люди, которых и следа в лесу не слыхать было, а сам лес, мрачный и недоброжелательный. Старые ели басовито гудели даже при полном безветрии, казалось, лесные великаны поют отходную наглецам, осмелившимся разрушить извечное безлюдье. Лес пугал медвежьим следом, едкой вонью кабаньего стада, визгом рыси и ночным уханьем совы. Вечером небо над редкими полянами расчерчивали летучие мыши, о которых рассказывали, что они могут залезть в ухо коню и за ночь выгрызть мозг. Солдаты ругались вполголоса и мазали конские уши еловой смолой.
Однажды на осклизлой глине тропы, ведущей к водопойному ручью, путники обнаружили след по всему схожий с медвежьим, но размерами впятеро больший. Судя по лапе, зверь должен был равняться с вершинами деревьев и проламывать при ходьбе просеку. Однако ничего подобного не было, только цепочка следов, размашистых, шире лосиного шага. Среди солдат пошли разговоры об урсохе – баснословном звере, оставляющем великанские следы, хотя сам он не больше росомахи. Встречи с урсохом не пережил ещё ни один охотник, так что никто не мог сказать, откуда взялось подробное описание хищника и его повадок.
Вместе с тем, въявь отряд не видал покуда ни единой живой твари, если не считать непуганых птиц, которые взрывались прямо из-под ног, подставляя себя под арбалетный выстрел. И хотя ван Гариц категорически запретил задерживаться ради охоты, но глухарей и тетёрок попадалось такое изобилие, что вечерами не только Гариц с Мурьеном, но и все солдаты лакомились боровой дичью.
На четвёртый день встретилось первое серьёзное препятствие. Пробившись сквозь заросшую непролазной черёмухой низину, отряд, наконец, вышел в кондовый сосновый бор, сухой и светлый. Казалось, здесь можно скакать быстро, словно по наезженной дороге, но не успели солдаты сесть на коней, как чуткую лесную тишину прорезал вопль, не схожий ни со звериным рёвом, ни с криком человека. Звук звонкий, злой, дрожащий, как перетянутая струна. Все замерли, не понимая, чего ждать, лишь вахмистр Павий, старший среди солдат, побывавший во всяких переделках и слыхавший обо всём на свете, успел подать команду:
– Назад! – рявкнул он. – Отходим живо!
В бою и походе командует тот, кто первым разобрался в обстановке, но, едва вокруг отряда сомкнулись осточертевшие кусты черёмухи, ван Гариц повернулся к старому служаке и спросил резко:
– Так в чём, собственно дело? От кого мы бежали?
– Вы же слыхали, – хмуро ответил вахмистр. – Хозяин это лесной. Злится на нас. Ещё бы минута – костей бы не собрали.
– Какой ещё хозяин? Здесь хозяин я!
– Лесной хозяин… – Павий замялся и совсем тихо произнёс запретное имя: – Лешак…
– Леший?! – молодой граф даже забыл разгневаться. – И из-за такой ерунды ты заставил нас бежать? Вперёд!
Ван Гариц выдрался из густого подлеска и пришпорил коня. Солдаты последовали за ним, но неохотно, очевидно в их душах страх перед лесным хозяином жил так же прочно, как и повиновение хозяину истинному, и они, наслушавшись вечерних сказок,