не принимать всерьез тех, кто хихикает при слове семя.
После того как Аристотель облек свое понимание в слова, люди в течение еще 2000 лет продолжали во многом разделять его представления. Человеком, который понял ключевую роль яйцеклетки в зарождении жизни, был врач и естествоиспытатель XVII века Уильям Гарвей. Его имя обычно связывают с открытием замкнутой системы артерий и вен, по которым в нашем теле циркулирует кровь. История помнит и о том, что он действовал как подвижник, в научных целях анатомировавший трупы – включая и тело своей сестры. Однако женщины должны быть особо обязаны ему тем, что, ведя пионерские исследования в области воспроизводства человеческого рода, ученый все же оставил прекрасную половину в покое и обратил свой интерес на стада оленей, бродивших по землям его главного работодателя – короля Чарльза I. Как и подобает последователю школы Аристотеля, Гарвей, иссекая матки олених, ожидал увидеть соответствующий коагулированный шарик. Однако с большим удивлением обнаруживал вместо него маленьких тоненьких оленят: зародыши и матки были как бы упакованы в мешочек, и Гарвей ошибочно полагал, что имеет дело с яйцами. Однако он точно уловил: яйцо содержит то, что «порождает все живое». Хотя дело касалось воспроизводства человеческого рода, семя, однако, низводилось до роли «контагиозного элемента» – примерно как вирусы, вызывающие грипп.
Но как жизненная сила или дух проникают в яйцо? В этом вопросе наука отвергала Гарвея, и он вновь ощутил в себе тягу к религии: «…небеса посылают, или солнце, или Всемогущий Творец».
Подобно многим биологам своего времени, Гарвей страдал от нехватки оборудования. Лупа в его распоряжении была. Но что ему действительно было нужно, так это микроскоп. Поэтому нет ничего удивительного в том, что следующий этап связан с именем Антони ван Левенгука – любителя микроскопов. Голландец не был изобретателем этого прибора или образованным ученым. Он служил бухгалтером у галантерейщика, а позднее занял пост управляющего службой судебных приставов в своем родном городе Делфте. Эта должность оставляла ему массу времени для любимых занятий, но он увлеченно предавался только одному – шлифовал линзы и делал микроскопы. И они у него получались высшего по тем временам качества, поэтому вскоре стали пользоваться спросом у членов расположенного в Лондоне Королевского научного общества, являвшегося тогда чем-то вроде сегодняшнего Национального научного фонда США. Со временем это общество начало печатать и сообщения Левенгука о его исследованиях – голландец вступил на исторический (хотя и лишенный оплаты за труды) путь человека, который по праву может считаться отцом микробиологии.
В 1675 году Левенгук открыл целый мир созданий, до того совершенно не известных, – микроорганизмов, простейших и бактерий. Помогла ему в этом деле капля воды, взятая из дождевой бочки во дворе его дома. Тех, кого он там увидел, Антони назвал «микроскопическими животными». Трудно точно передать, какое