прибалтийских коллег и московские демократы, яростно разоблачавшие преступления кровавых чекистов.
Но никому – ни «Саюдису», ни слабевшим официальным властям, ни напористым демократическим депутатам из «Межрегиональной группы», ни представителям только зарождавшихся ростков не оформившегося ещё сопротивления политике реформ – не пришло в голову связать нераскрытое убийство литовского националиста с недавней катастрофой двух поездов в Башкирии, которую практически сразу списали на безалаберность строителей.
Догадаться о связи этих событий и сопоставить факты, наверное, мог бы второй боевик – Юозас.
Но Юозас исчез.
Вердикт узнавшего об этом Келлера был коротким:
«Найти и уничтожить».
Майор КГБ Антон Стригунков пришёл в изолятор временного содержания на третий день.
Глядя на осунувшегося, обросшего щетиной Фёдора, он долго молчал. Конвоиры принесли горячий чай, который с жадностью глотал Ермишин, обжигая губы, и оставили их наедине. Антон угостил его сигаретой и закурил сам.
– Это была диверсия, Федя, – сказал наконец Антон, – но с самого верха запретили работать в этом направлении. Всё будет списано на халатность при строительстве. Прости, Фёдор, но помочь я тебе не смогу. Это не в моих силах. Осудят тебя, скорее всего, лет на пять, так что держись…
– Кто это сделал? – глухо спросил Ермишин.
– Не знаю, – ответил Антон. – Будь моя воля – я тряс бы националистов. Закавказье, Прибалтика, «Народные фронты», все эти гадюшники. На мой взгляд, уши растут оттуда. Но нам строго запрещено этим заниматься. Честно говоря, я за все годы помню только один такой случай, чтобы был прямой запрет на расследование диверсии – тогда, когда нас командировали в Чернобыль. Уже при Горбачёве.
– Почему? – спросил Фёдор.
– Потому что грядёт катастрофа. Катастрофа более страшная, чем взрыв поездов и даже чем Чернобыль. Не видит этого только слепой. И вот что, Федя. Я принял решение и подаю рапорт об отставке. Я честный человек и участвовать в этом не хочу.
– Я понимаю, Антон, – с трудом произнёс Ермишин, – я только об одном тебя хочу попросить. Сообщи, пожалуйста, моим родным, что я ни в чём не виноват. Жена… не думаю, что Наташе это важно. С женой мы давно расстались, теперь у неё не будет никаких препятствий для оформления развода, но всё же. Наташа живёт в Грозном. И дочь моя, Анна, когда повзрослеет, пускай знает. Ей сейчас пятнадцать, она в Москве, у моей старшей сестры. Запиши, пожалуйста, адреса.
«Господи Иисусе, почему так?
Почему именно меня?..
Господи, зачем это сделано моими руками?
Шесть сотен невинных жизней… Зачем? Почему?
Господи Иисусе, прости, я не знал!! Я клянусь, я не знал!! Я понятия не имел, что Олег Иванович хотел взрывать пассажирские поезда! Я верил, что это эшелон с танками, с танками против Прибалтики… Я хотел защитить жителей Литвы… Женщин и детей, защитить от безбожников…
Неважно.
Глупое оправдание.
Матерь