в одобрительной кривой усмешке, когда его глаза быстро скользнули по моему телу, отчего у меня по спине пробежала ледяная дрожь. В следующую секунду мою талию обхватили твердые руки, твердый рот накрыл мой собственный, а особенно твердая и пугающе большая выпуклость прижалась к моему животу.
Боже-боже-боже-боже-боже…
Моя кровеносная система переполнилась адреналином. Пульс стучал в ушах, как водопад, и единственное, что прорывалось сквозь этот белый шум, был визг моего сознания: Борись или беги! Борись или беги!
Впрочем, шум стих, когда Рыцарь прошептал мне на ухо: «Ты прочла мою записку?»
Я тяжело сглотнула и кивнула, не в силах вспомнить, как разговаривают.
«Пожалуйста, только не спрашивай, люблю ли я тебя. Пожалуйста, не говори со мной об этом. Давай просто покончим с этим, и все».
Рыцарь отодвинулся от меня ровно настолько, чтобы наши глаза оказались напротив – теплые зелено-карие и ледяно-голубые. Когда он смотрел на меня вот так, меня охватывал паралич такой силы, что я даже не могла моргать. А дыхание требовало направленных усилий.
– Так я это все всерьез.
Глыть.
Прежде чем я смогла сформулировать какой-нибудь ответ, за который меня не расчленили бы на месте, Рыцарь содрал рюкзак с моего плеча и закинул себе за спину. В том, что он носил мой рюкзак, не было ничего нового, но в тот конкретный день казалось, что он берет его в заложники.
Собственнически обнимая меня за плечи, Рыцарь провел меня через всю лужайку в сторону парковки для учащихся, где его пятиметровый монструозный пикап, который он сам собрал из запчастей, торчал над остальными «Хондами» и «Фордами», как отвесный утес (как будто бы он мог еще больше унизить остальных наших соучеников).
Каждый день Рыцарь приводил меня к этому передвижному памятнику тестостерону, и каждый день я наблюдала, как ребята, с которыми я только что пересмеивалась и обменивалась записками, один за другим опускали глаза и отворачивались.
Я их не винила. Рыцарь совершенно ясно давал всем понять – я его, а неправильно взглянуть на то, что принадлежало ему, было критически опасным для здоровья этого несчастного.
В полной тишине мы выехали с парковки в направлении дома Пегги. Порнографическое признание в любви от Рыцаря прожгло дыру в моем кармане и в моем мозгу.
Мы переступали грязный прогнивший порог этого дома не одну сотню раз, но в этот необычно теплый декабрьский день, последний перед зимними каникулами, я знала, что какая-то часть меня останется тут навсегда.
Рыцарь немедленно исчез на кухне, а я топталась на крошечном куске паркета, который Пегги любила называть фой-е. Прямо впереди была гостиная, обставленная коричневой кусачей мебелью, а за ней был вход в кухню, где было слышно, как Рыцарь чем-то грохочет.
Вместо того чтобы, как обычно, взять себе пива и усесться на диван, я стояла, окаменев и не зная, куда идти и что делать. Прежде чем я успела сочинить план спасения, Рыцарь пришел из кухни.