из колеи. Он походил на капитана тонущего корабля, который все понимает, но ничего не может сделать. Просил меня остаться, если не ради него, так в память о Ханне. И почти уговорил. Почти.
– Мама! – Руфь потрясла меня за плечо. – Мам! С тобой Урсула говорит.
– Простите. Я не слышала.
– Мама немножко глуховата, – объяснила Руфь. – Неудивительно – в ее-то годы. Я пыталась отвести ее на проверку слуха, но она такая упрямая!
Упрямая – согласна. Но не глухая и не люблю, когда об этом говорят; зрение у меня уже не то, я потеряла почти все зубы, быстро устаю, питаюсь почти одними таблетками, а вот слышу не хуже, чем раньше. Просто с возрастом выучилась слышать только то, что сама хочу.
– Я всего лишь сказала миссис Брэдли, то есть Грейс, что странно, наверное, вернуться обратно. Ну или почти обратно. Воспоминания нахлынули?
– Да, – тихо ответила я. – Нахлынули.
– Я только рада, – улыбнулась Урсула. – Значит, мы все сделали правильно.
– Конечно.
– А ничего не бросается в глаза? Может, что-то упущено?
Я снова оглядела декорации. Гостиную воссоздали очень тщательно, вплоть до ряда гербов на стене у двери, центральный из которых – шотландский чертополох – повторялся на моем медальоне.
И все-таки кое-что действительно пропало. При всей своей похожести декорации были мертвы. «Это всего лишь прошлое, – будто говорили они. – Занятное, но давным-давно ушедшее». Как в музее.
И как в музее, все кругом казалось безжизненным.
Понятно, что по-другому и быть не могло. Это для меня начало двадцатого века – время молодости: тревог и приключений, радости и горя. А для здешних художников – древняя история. Эпоха, которая требует тщательного воссоздания и разбора, массы старомодных деталей – как в средневековом замке.
Я чувствовала, что Урсула смотрит на меня, пытаясь угадать мои мысли.
– Лучше и быть не может, – успокоила я ее. – Все на своих местах.
И тут она сказала такое, от чего я чуть не подскочила.
– Кроме хозяев.
– Да, – согласилась я. – Кроме хозяев.
На мгновение они как будто ожили передо мной: Эммелин раскинулась поперек дивана, вся – сплошные ноги и ресницы, Ханна нахмурилась, читая книгу, Тедди мерит шагами бессарабский ковер…
– Похоже, Эммелин любила поразвлечься, – сказала Урсула.
– О да.
– Про нее разузнать было легче легкого – ее имя красовалось чуть ли не в каждой колонке светских сплетен того времени. Да еще в письмах и дневниках половины тогдашних холостяков!
– От отсутствия популярности не страдала, – кивнула я.
Урсула поглядела на меня из-под челки.
– А вот понять, какой была Ханна, оказалось гораздо сложнее.
Я неловко откашлялась.
– Правда?
– Сплошная загадка. Не то чтобы о ней не писали в газетах – писали. И поклонники имелись. Только, похоже, никто из них не знал ее по-настоящему.