Курляндіей еще цѣлыхъ двадцать лѣтъ, доколѣ ее не призвали къ намъ на царство. Тутъ-то вмѣстѣ съ нею нахлынули къ намъ эти нѣмцы…
– Откуда, Гриша, ты все это знаешь?
– То ли я еще знаю! Вѣдь y господъ моихъ промежъ себя да съ пріятелями только и разговору, что про придворное житье-бытье. А я слушаю да на усъ себѣ мотаю.
– На свое усище? – усмѣхнулась Лилли. – Но нѣмцы, какъ хочешь, – народъ честный, аккуратный…
– Это точно-съ; отъ нѣмцевъ y насъ на Руси все же больше порядку. Да бѣда-то въ томъ (Самсоновъ опасливо оглядѣлся), бѣда въ томъ-съ, не въ проносъ молвить, что власть надъ ними забралъ непомѣрную этотъ временщикъ герцогъ…
– Биронъ?
– Онъ самый. А ужъ намъ, русскимъ людямъ, отъ него просто житья не стало; въ лютости съ русскими никакихъ границъ себѣ не знаетъ. Только пикни, – мигомъ спровадитъ туда, куда воронъ костей не заносилъ.
– Кое-что и я объ этомъ слышала. Да мало ли что болтаютъ? Если государыня дала ему такую власть, то вѣрно онъ человѣкъ очень умный, достойный, и есть отъ него большая польза. Что же ты молчишь?
– Да какъ вамъ сказать? – отвѣчалъ съ запинкой Самсоновъ, понижая голосъ до чуть слышнаго шопота. – Объ умѣ его что-то не слыхать; дока онъ по одной лишь своей конюшенной части; а пользы отъ него только его землякамъ, остзейцамъ, а паче того ему самому: два года назадъ, вишь, пожалованъ въ герцоги курляндскіе! А супругу его, герцогиню, съ того часу такая ли ужъ гордыня обуяла…
– Она вѣдь тоже изъ старой курляндской семьи фонъ-деръ-Тротта-фонъ-Трейденъ.
– И состоитъ при государынѣ первой статсъ-дамой, досказалъ Самсоновъ, – шагу отъ нея не отходить. Такъ-то вотъ подъ курляндскую дудку всѣ y насъ пляшутъ!
– И русская партія?
– Не то, чтобы охотно, а пляшетъ. Противоборствуетъ герцогу открыто, можно сказать, одинъ всего человѣкъ – первый кабинетъ-министръ, Волынскій, Артемій Петровичъ. Вотъ, гдѣ ума палата! На три аршина въ землю видитъ. Дай Богъ ему здоровья!
– Но я все же не понимаю, Гриша, что же можетъ подѣлать этотъ Волынскій, коли Бирону дана государыней такая власть?
– Много, вѣстимо, не подѣлаетъ; подъ мышку близко, да не укусишь. А все же государыня его весьма даже цѣнитъ. Прежде, бывало, она всякое утро въ 9 часовъ принимаетъ доклады всѣхъ кабинетъ-министровъ; а вотъ теперь, какъ здоровье ея пошатнулось, докладываетъ ей, почитай, одинъ Волынскій. И Биронъ его, слышь, побаивается. Кто кого сможетъ, тотъ того и сгложетъ.
– Это что-жъ такое? – насторожилась Лилли когда тутъ изъ-за оконъ донесся звукъ ружейнаго выстрѣла. – Какъ-будто стрѣляютъ?
– Да, это вѣрно сама императрица, – объяснилъ Самсоновъ. – У ея величества двѣ страсти: лошади да стрѣльба. Съ тѣхъ поръ же, что доктора запретили ей садиться на лошадь, y нея осталась одна лишь стрѣльба. Зато вѣдь и бьетъ она птицъ безъ промаха на лету, – не только изъ ружья, но и стрѣлой съ лука.
– Но ты, Гриша, такъ и не досказалъ мнѣ еще, изъ-за чего хлопочетъ ваша русская партія?
– А изъ-за того, что доктора не даютъ государынѣ долгаго вѣку.