появилась Дума, Манифест Николая Второго, фактически предложившего путь к конституционной монархии (что было огромным шансом движения к демократии), позиции Ленина не изменились. В ответ на обращение царя, предлагавшего дать «населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов»{33}, большевики ответили призывом готовиться к новому насилию. Ленин призвал «преследовать отступающего противника», «усиливать натиск», выразив уверенность, что «революция добьет врага и сотрет с лица земли трон кровавого царя…»{34}. Никаких компромиссов!
Эволюция ленинских взглядов на созыв и судьбу Учредительного собрания как элемент революции свидетельствует об их крайнем прагматизме. Пока был шанс использовать этот всенародный орган в интересах большевизма, Ленин поддерживал идею Собрания. Но как только выборы показали, что большевики остались в абсолютном меньшинстве, Ленин круто изменил свою тактику. Всероссийская комиссия, несмотря на всяческие препоны, смогла подготовить выборы в Собрание уже после октябрьского переворота, оценив его как «печальное событие», повлекшее «полную анархию, сопровождавшуюся террором»{35}. Когда Комиссия заявила, что «не находит возможным входить в какие-либо сношения с Советом Народных Комиссаров»{36}, она была арестована.
Большевики, убедившись в непослушности народом избранного органа, просто распустили Учредительное собрание после первого дня работы в ночь на 6 января 1918 года. Ленин в своей речи на заседании ВЦИК в этот же день заявил, что Советы «несравненно выше всех парламентов всего мира», а посему «Учредительному собранию нет места»{37}. Безапелляционность его выводов потрясает. При этом Председатель Совнаркома прибег к явно демагогическому приему: «Народ хотел созвать Учредительное собрание – и мы созвали его. Но он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное. И теперь мы исполнили волю народа…»{38} Что же мог «почувствовать» народ, когда Учредительное собрание просуществовало всего один день?! Этот прием – говорить от имени народа – твердо усвоили все его продолжатели: любое сомнительное деяние прикрывалось мифической «волей народа».
В ленинской теории социалистической революции, по сути, не было места ни представительным (выборным) учреждениям, ни непосредственной демократии. Вместо этих важнейших атрибутов народовластия предлагалась социалистическая революция, которая, по словам Ленина, «не может не сопровождаться гражданской войной…»{39}. Ни Ленина, ни его соратников никогда не мучило сознание того, что народ их не уполномочивал на решение собственных судеб. Они просто узурпировали это право. «Русский народ, – писал в 1921 году в Варшаве Б.В. Савинков, – не хочет Ленина, Троцкого и Дзержинского, – не хочет не только потому, что коммунисты мобилизуют, расстреливают, реквизируют хлеб и разоряют Россию. Русский народ не хочет их еще и по той простой и ясной причине,