сыром и яичницей. Знаю, знаю, ты мечтаешь сейчас о расчленённых трупах животных.
– Я всеядный, правда. Согласен на сыр и яичницу. И на молоко. Я голодный, и дома шаром покати.
Она вдруг настораживается, протягивает руку в пустоту перед собой. Рука почти по локоть исчезает, словно обрезанная невидимым кругом. Наверное, перед ней какой-то пульт, не входящий в объём передаваемого изображения.
– Извини, Рома, потороплюсь. Хорошо, что ты знаешь наш с мамой разговор. Я приду к тебе, приду, но не так скоро. Месяц, два, может, три – мне надо закончить работу, и потом ещё больше месяца из меня будут делать… твою женщину.
Она вдруг отчаянно посмотрела на меня, и в глазах её стояли слёзы. Я перепугался.
– Что, что? Неужели это так опасно? Родная моя, не пугай!
– Нет, Рома, ты не понимаешь. Стать бескрылой, навсегда. Ну почти навсегда.
– Маленькая моя!!!
Чем, ну чем я мог её утешить? Я готов был вырвать из груди сердце, только бы ей стало чуть легче.
Она рассмеялась, смахнула слёзы.
– Вот мне и легче, правда. Нет, Рома, мне мало сердца. Мне нужен ты целиком.
В её глазах опять прыгали искорки смеха.
– Ты купишь мне дельтаплан?
– Маленькая моя… Бедная…
И даже обнять её я не могу.
– Ладно. Без крыльев я смогу, Рома, а вот без тебя – нет.
Мы молчим, и меня душит нежность.
Она вдруг фыркает, смеётся в голос.
– Ничего, скоро я стану большой. Ты хочешь большую и мягкую женщину, Рома?
Я молчу.
«Неужели ты не понимаешь? Я хочу тебя, саму тебя, как бы ты не выглядела. Правда»
Она смотрит мягко, нежно, как тогда, утром.
«Я знаю. И всё-таки, имея возможность выбрать, глупо отказываться»
«Я приму тебя любой»
Она в раздумье. Закусила нижнюю губку, тряхнула кудряшками.
– Ладно. Беру командование на себя.
Вот уже вторую неделю я живу странной, двойной жизнью. Днём я слоняюсь по московским улицам, всматриваясь в мысли множества прохожих. Нарабатываю навык.
Господи, чего только не роится в головах людей! Поначалу я просто оглох и ослеп от наплыва мыслеобразов множества людей, толпы, заполняющей московские улицы. Это выглядело так, будто смотришь кино, где сумасшедший киномеханик запустил сразу десятки киноаппаратов, заряженных кусками лент – сюжетов из разных фильмов. Ничего невозможно разобрать!
Лишь постепенно я начал выделять из хаоса мыслей отдельные связные отрывки. Вскоре я понял, что надо сосредоточиться на ком-то одном, ведя его глазами и мыслью. Дальше пошло легче. Как езда на велосипеде – стоит только научиться держаться в седле, а дальше мозг сам запомнит, что и как надо делать.
Хуже было с эмоциями. Эмоции у обитателей нашей славной столицы явно преобладали над связными мыслями, часто просто забивая всякую способность мыслить. Оно понятно – жизнь давит, прессует, и на работе нелады, и дома проблемы, инфляция, мафия, коррупция – да мало ли отмазок у человека, не желающего понять, кто он на белом