Интересно, что он искал? Вряд ли что-нибудь могло уцелеть в этих развалинах. Он схватил какую-то прямоугольную штуку, обугленную со всех сторон, и, положив ее на колени, вдруг затрясся всем телом. Кажется, он плакал, и настроение у меня от этого стало чернее обгоревших руин сторожки.
– Я же тебе сказал, не стой здесь!
Я не двинулся с места. Вид у Ива был такой несчастный; хоть он и гнал меня, ясно, что его не следовало оставлять одного. Для того и нужны друзья, верно? Друг умеет угадать, что у человека на душе, пусть даже тот говорит обратное.
Ив обернулся ко мне; глаза у него были красные. Слезы текли по щекам, как чернила по подмоченному чертежу. В руках он держал старую обгоревшую тетрадь.
– Здесь была вся моя жизнь. Фотографии, единственное письмо от мамы, памятки о ней – все было наклеено на эти страницы. Ничего не осталось, только пепел.
Ив попытался открыть тетрадь, но обложка рассыпалась под его пальцами. Я подумал, что правильно сделал, оставшись с ним.
– Ваша голова не сгорела, все это никуда не делось, достаточно вспомнить. Письмо вашей мамы можно переписать, можно даже нарисовать то, что было на фотографиях, разве не так?
Ив улыбнулся. Я, по правде говоря, не видел ничего смешного, но был рад, что вид у него уже не такой несчастный.
– Я знаю, что это ты поднял тревогу, – сказал он мне, выпрямившись. – Когда рванула цистерна, я кинулся в сторожку, чтобы успеть хоть что-нибудь спасти. Огня еще не было, только густой дым заволок все. Я не выдержал в этом аду и пяти минут. Не мог открыть глаза, так их щипало, и не сумел нашарить ручку двери. Воздуха не хватало, я ударился в панику, не смог задержать дыхание и отключился.
Впервые мне рассказывали о пожаре, увиденном изнутри, – это впечатляло.
– А как ты узнал, что я там? – спросил Ив.
Взгляд его стал таким печальным, что мне не захотелось ему врать.
– Она была так важна для вас, эта ваша тетрадь?
– Надо думать, она чуть не стоила мне жизни. Я перед тобой в неоплатном долгу и хочу извиниться. Тогда, на скамейке, когда ты говорил о моем отце, я решил, что ты забрался сюда и порылся в моих вещах. Я никогда никому не рассказывал о моем детстве.
– Я даже не знал о вашей тетради.
– Ты не ответил на мой вопрос: как ты узнал, что я задыхаюсь в сторожке?
Что я мог ему ответить? Что за мной пришла его тень? Что среди хаоса она пробиралась меж других теней по бетону двора – ко мне? Что она подавала мне знаки в свете пламени, умоляя последовать за ней? Какой взрослый бы этому поверил?
Один мой одноклассник из прежней школы заработал год сеансов у психолога за то, что сказал правду. По средам во второй половине дня, когда мы играли в волейбол или плавали в бассейне, он сидел в приемной, а потом рассказывал свою жизнь тетеньке, которая улыбалась и кивала: «Ммм, ммм». Все потому, что однажды, в субботу, его дедушка уснул прямо за обедом – упал на стол, да так больше и не проснулся. С тех пор дедушка навещал моего одноклассника по ночам – видно, хотел извиниться – и продолжал прерванный за обедом