<p>66</p>
Проф. Сергеевич признает постановление ст. 98-й Судебника законом, ограничивающим власть царя, и считает его явлением исключительным, именно делом той «избранной рады», которая окружила царя с 1547 г. (Сильвестра и Адашева). Но если так, то почему же Грозный, осудивший потом Сильвестра, Адашева, Курлятева и др. и обвинивший их именно в посягательстве на самодержавную власть, почему он в течение последующего долгого царствования не отменил этого закона, будто бы нарушающего его права? Он не стеснялся истреблять страшными казнями сотни и тысячи мнимых врагов самодержавия; полагаем, что не поцеремонился бы уничтожить такой вопиющий акт их посягательств на царскую власть. Далее, допустим, что «избранная рада» могла провести такой закон; но им определяются не права этой «рады», а права думы в ее обыкновенном составе. Рада, о которой говорит Курбский, это Сильвестр, Адашев и несколько других лиц (какие-то «пресвитеры», митрополит Макарий, Курлятев и может быть еще кто-нибудь). Это кружок Сильвестра, действовавший не как правильное учреждение, а как партия. Большая часть людей этого кружка не могли быть членами думы (сам Сильвестр, «пресвитеры»). Адашев вошел в думу только в 1555 г.; сам же по происхождению был «из батожников», как выражается Грозный. Из-за чего же эти «попы», «пресвитеры» и «батожники» хлопотали так об интересах думы в 1550 г.? Дума продолжала в 1547–1560 гг. существовать в своем обычном составе (бояр, окольничих; см. список их в прим. 79 к истории Курбского в сказаниях князя Курбатова. I. С. 237–239).
Но, говорят, сам Грозный обвинял Сильвестра и Адашева с товарищами в посягательстве на самодержавие.
Справедливы ли эти обвинения? Они расследованы историками в достаточной степени и признаны плодом «клеветы» (выражение Карамзина) или расстроенного воображения больного царя. И в самом деле, ко времени влияния Сильвестра и Адашева (1547–1555 гг.) относятся самые мудрые меры ограничений боярского произвола (созыв 1-го Земского собора, многие постановления Судебника – ст. 3, 7, 24, 60, 62, 66, 68, – особенно последние о повсеместном учреждении старост и целовальников и о губных и земских властях в отношении к судебной власти наместника), затем повсеместное введение земских учреждений 1552–1556 гг., отмена наместничества и новая организация служилого класса 1555 г.
Наконец, если закон Судебника ограничил царскую власть, то интересно спросить: применялся ли он, когда у власти стояли творцы его, именно в эпоху господства «избранной рады» (т. е. влияния Сильвестра и Адашева)? На этот вопрос у проф. Сергеевича находим два ответа, а именно: 98-я статья Судебника – «это несомненное ограничение царской власти» – «никогда не была приведена в исполнение» (Рус. юр. древн. II, 1, 369); но в другом месте тот же автор говорит, что избранная рада, «имевшая целью сделать царя только председателем своего (?) совета… иногда и достигала этого. В выражениях указа 1556 г. можно видеть пример осуществления желательного для избранной рады порядка: лета 7064 августа 21 приговорил государь царь и вел. кн. со всеми бояры. Этот факт (продолжает он) совершенно соответствует порядку, установленному 98-й статьей Царского Судебника» (с. 387, прим.). Из этих двух мнений мы непременно должны избрать второе: ибо закон, проведенный избранной радой, должен был действовать, пока рада стояла у власти. Попробуем проверить. Формула «приговорил со всеми бояры» означает ли «ограничение»? В 1550 г. октября в 11 день, значит тотчас по издании Судебника, «царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси приговорил с бояры»', следует (по толкованию проф. Сергеевича), что царь дал довольно важный закон (о добровольных слугах) без участия думы, а только переговорил кое с кем из бояр по собственному выбору. Затем следует вышеприведенный указ 1556 г. августа 21, когда тот же царь приговорил уже «со всеми бояры» (о повальном обыске и других материях). Но в 1557 г. декабря 25 весьма важный закон (общий мораторий в долгах на 5 лет) дан так: «Приговорил (царь) с бояры»; значит, опять без думы. Около 1557 г. дан царем указ (о форме отпускных) по докладу Алексея Адашева без всякого участия бояр. В 1558 г. января 11 дан весьма важный закон (о распространении моратория на долги, обеспеченные залогом) опять без пометы об участии бояр. Того же года февраля 17 (о невысылке в Москву обыскных людей со списками повального обыска) царь дал словесный указ боярам. Марта 9 (того же года) дано (незначительное) постановление одним царем. Сентября 1 два закона довольно важных (о праве дворян поступать в холопство и об исках по служилой кабале) даны царем без бояр. Итак, в эпоху власти избранной рады закон об ограничении законодательной власти царя применен был лишь один раз; царь совещался с некоторыми боярами по собственному выбору два раза, а законодательствовал один без бояр шесть раз! И что всего удивительнее: глава избранной рады Ал. Адашев именно обходил закон Судебника, испрашивая у царя указ без думы боярской. Такие факты приводят нас к неизбежности совсем отказаться от идеи об ограничении царской власти Судебником. Формула «со всеми бояры» означает то же, что и «с бояры», т. е. обычный порядок издания законов царем с участием боярской думы. Так утверждать мы вправе и потому, что в 1582 г. марта 12 царь Иван Грозный, в эпоху наивысших гонений на бояр, тем не менее приговорил «со всеми бояры» (о ябедниках).
Если так, то статья 98-я Царского Судебника должна же иметь какой-либо смысл. Что значит, что закон дается с государева докладу и со всех бояр приговору? Очевидно, что Судебник указывает на два фактора (а не один) в творчестве закона, т. е. этим отрицаются оба крайние мнения, заявленные в науке: о принадлежности законодательной власти только царю (мнение проф. Сергеевича) и преимущественно думе (мнение проф. Ключевского). Факты последующей истории законодательства совершенно определенно утверждают эту двойственность. Приведем их относительно боярской думы: «при государе царе и вел. кн. Феодоре Ивановиче всея Руси дан в Разбойной приказ боярской приговор» (о собственном признании, как высшей улике); «при государе царе и вел. кн. Борисе Феодоровиче всея Руси дан в Разбойной приказ боярской приговор» (о рецидиве при разбое). «При государе царе и вел. кн. Феодоре Ивановиче всея Руси дан в Разбойной приказ боярской приговор» (об уголовной ответственности дворян). «При государе царе и вел. кн. Феодоре Ивановиче всея Руси дан в Разбойной приказ боярской приговор» (об отличии розыскного процесса от судного), то же при Феодоре Ивановиче (об определении цены гражданского иска показаниями преступников). Так было в конце XVI и начале XVII в., так продолжалось и при Михаиле Феодоровиче. В 1620 г. председатель Разбойного приказа кн. Троекуров «против прежнего государева указу говорил с бояры: так ли тем статьям (об указной оценке людей и животных) в указе быть? И 1629 г. октября в 13 день бояре приговорили» (изменили прежний указ государев). В 1624 г. «октября в 14 день боярин кн. Дмитрий Михайлович Пожарской (глава Разбойного приказа) о том (о взыскании гражд. убытков по смерти преступников-холопов) говорил с бояры. И бояре, сего дела слушав, приговорили (дали новый закон). В 1625 г. «февраля в 17 день боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарской да дьяк Семен Головин о той статье (о неумышленном убийстве) в Верху у Благовещенья докладывал бояр, и бояре приговорили (так же дали новый закон). В 1628 г. «июля в 25 день боярин кн. Дмитрий Михайлович Пожарской говорил о том (об ответственности поручителей по уголовным делам) с бояры, как бояре сидели у великого государя св. Филарета патриарха Никитича Московского и всея Руси перед крестовою палатою в сенех. И бояре, сего докладу слушав, приговорили…». То же самое отмечается по поводу другого закона, данного в тот же день. В предыдущих случаях вовсе не упоминается о присутствии царя при постановлении закона; в двух последних – присутствует патриарх, но участие его в законодательстве не обозначено. Так совершалось все уголовное законодательство от Судебника до Уложения (за исключением одного закона).
Что касается законов гражданского права, то «1588 г. февраля в 8 день все бояре в Верху приговорили (о взыскании по кабалам). «122 года (1613) ноября 27… боярин князь Федор Иванович Мстиславский (глава думы) с товарищи приговорили» (о назначении иноземцевских поместий только иноземцам). В боярском приговоре, за приписью дьяка Герасима Мартемиянова 124 году (1616), написано: бояре приговорили» (о том же). «124 году (1616) июля во 2 день приговорили бояре» (о неотдаче татарам поместных земель детей боярских; при этом прибавлено: «И под тою статьею помета дьяка Петра Микулина: приговорили бояре»).
Из таких фактов, по-видимому, можно сделать заключение (как и делают иногда), что законодательная власть принадлежит собственно Боярской думе, которая лишь в случаях необходимости, признанной ею самою, идет с докладом к царю. Но следует ли признать этот вывод правильным, показывает другой ряд фактов, когда узаконения, иногда очень важные, даны были одним царем. Факты этого порядка подобраны проф. Сергеевичем весьма тщательно и не требуют повторения. Заметим только, что даже царь Михаил Феодорович, при котором (как выше отмечено) состоялось столько боярских приговоров без царских указов, в 1631 г. августа 31, «слушав докладу в комнате, указал про обыски» (повальные). Особенного внимания в этом отношении заслуживают два очень важных уложения по существенным вопросам обвинительного процесса и о других предметах 1628 г. января 15 и 1628 г. ноября 17.
Сопоставив оба ряда фактов, мы обязаны признать двойственность законодательной власти в Москве, а, следовательно, и то, что Судебник дает не случайный закон, а изображает постоянный порядок дела (практиковавшийся и до издания Судебника).
Но этим вопрос далеко не разрешается окончательно. Каким образом две власти законодательствуют одновременно? Делят ли они эту функцию по предметам (например, уголовное и часть гражданского права, а также процесс предоставлен думе; благоустройство, законы о состояниях и законы о вотчинах и поместьях – царю; так, пожалуй, можно подумать, судя по характеру приведенных выше двух порядков фактов)? Такое заключение было бы совершенно ошибочно: как царь, так и дума касаются всех предметов государственного и частного права.
Вопрос о взаимном соотношении двух факторов законодательства вполне заслуживал бы внимательного расследования; для этой цели недостаточно сказать: «Нельзя придумать никакой формы совместимости». Придумывать во всяком случае не приходится: историк обязан следовать указаниям фактов. Действительно, перед нами третий ряд фактов, несравненно превышающий своей величиной два первых, – именно указания о совместной деятельности думы и царя. Она выражается формулами: «Приговорил царь со всеми бояры», или просто «с бояры» (1550 г., 1555 г. мая 9, 1556 г. августа 21, 1557 г. августа 5, 1557 г. декабря 25, 1558 г. сентября 1, 1558 г. ноября 30, 1562 г. января 15, 1572 г. октября 9, 1582 г. марта 12, 1597 г. апреля 25, 1603 г. августа 16 и др.); «царь указал, и бояре приговорили» (1597 г. ноября 14 – знаменитый указ о беглых крестьянах, 1642 г. марта 9 – весьма важный закон о владении крестьянами и о других правах дворян) и др. Сюда же примыкает и формула, выраженная в Судебнике: «С государева докладу и всех бояр приговору».
В фактах истории законодательства содержатся достаточные изъяснения приведенных формул. А именно:
1) Царь и дума, заседая вместе, обсуждают и решают вопрос. Такие совместные заседания засвидетельствованы массой показаний и не требуют здесь напоминания; царь ежедневно делил с боярами не только занятия по управлению и законодательству, но и свои досуги и обеды. В таком общем присутствии царя и думы совсем нельзя различить отдельных моментов творчества закона: предложение закона может исходить от царя, от бояр; может вытекать от запросов приказов и провинциальных властей, из прошений и жалоб частных лиц и т. д. Обсуждение проекта принадлежит всем присутствующим. При принципе единогласия решение есть дело общее (не по счету голосов). Санкция закона, принадлежащая царю, здесь не выделяется. Полагать, что царь каждый раз объявляет по данному вопросу свою волю и приказывает боярам лишь облечь ее в форму закона и придумать способ осуществления, отнюдь не позволяют нам ни существо дела (сложность и трудность многих вопросов закона), ни известные личные качества многих царей (Феодора Ивановича, Василия Шуйского, Михаила Феодоровича, Феодора Алексеевича), ни свидетельства памятников (даже Котошихина).
2) Царь не присутствует при обсуждении закона в думе. Тогда составление законаи его санкция раздвояются. Закон, обсужденный и составленный в думе, восходит на утверждение царя. В 1636 г. декабря 15 царю Михаилу Феодоровичу «докладывал думный дьяк Михайло Данилов о поместных и о вотчинных статьях, и государь царь и вел. кн. Михаил Феодорович всея Руси указал: тех статей слушать боярам, и что о тех статьях бояре приговорят, и о том велел государь доложить себя, государя. И декабря в 16 день бояре тех статей слушали, а что о которой статье бояре приговорили, и о тех статьях велели докладывать государя; и декабря в 17 день государь царь и вел. кн. Михаил Феодорович всея Руси слушал поместных и вотчинных статей и, что об их бояре приговорили, указал». Что же он указал? Всех статей 14 и под каждой из них подписано: «Государь царь и вел. кн. Михаил Феодорович всея Руси указал быть той статье так, как бояре приговорили». Но от решения одной статьи сами бояре отказались: «Бояре говорили о той статье доложить государю, как о той статье государь укажет, а им, боярам, о том приговаривать не можно, потому что за ними за самими такие вотчины». Государь решил эту статью самостоятельно. – Вот ценный образец совокупной деятельности царя и думы при разделении моментов законодательства: обсуждение закона принадлежит думе, санкция – царю. И здесь мысль о том, что дума получает приказ, или поручение от царя ad hoc и потому занимается законодательством, не имеет за себя никаких оснований: вышеприведенные факты показывают, что это ее постоянная функция. Приказание царя имеет только то значение, что дума должна заняться этим делом без него и затем доложить ему.
3) Царь, не участвуя в обсуждении закона, дает вперед полномочие думе решить вопрос окончательно без последующей санкции; таковы законы, данные по формуле: «по указу великого государя бояре приговорили» (П. С. 3. № 14, 15, 16, 17, 682, 686, 700 – новоук. ст. 1677 г. и мн. др.).
Таковы формы совокупности законодательных действий царя и думы. Но есть и (исключительные) факты раздельности (указанные выше).
В тексте нами высказаны некоторые соображения для объяснения этой раздельности; между тем проф. Сергеевич говорит, что нами представлено «объяснение самостоятельной законодательной деятельности бояр». Нижеследующие замечания (надеемся) не дадут места таким недоразумениям. Если мы говорим, что законодательная деятельность принадлежит царю и думе в совокупности, что при этой совокупности думе принадлежит вспомогательная роль, то о самостоятельной деятельности думы (кроме междуцарствия и малолетства царя), конечно, мы не говорили и не могли говорить.
Факты существования отдельных боярских приговоров (рядом с царскими указами) не подлежат сомнению (см. выше); боярские приговоры, как отдельные акты, приняты в числе источников Уложением ц. Ал. Мих. Неужели же можно представить себе, что дума, без ведома царя, занялась когда-либо составлением закона и затем, составив его и не уведомляя царя, публиковала и приводила в исполнение? Такой порядок немыслим не только в Московском, но и ни в каком государстве. Отдельные боярские приговоры предполагают или скрытую, или предполагаемую санкцию царя. Выше был приведен факт заседания думы у патриарха Филарета, который, в качестве «великого государя», делил за самими такие вотчины». Государь решил эту статью самостоятельно. – Вот ценный образец совокупной деятельности царя и думы при разделении моментов законодательства: обсуждение закона принадлежит думе, санкция – царю. И здесь мысль о том, что дума получает приказ, или поручение от царя ad hoc и потому занимается законодательством, не имеет за себя никаких оснований: вышеприведенные факты показывают, что это ее постоянная функция. Приказание царя имеет только то значение, что дума должна заняться этим делом без него и затем доложить ему.
3) Царь, не участвуя в обсуждении закона, дает вперед полномочие думе решить вопрос окончательно без последующей санкции; таковы законы, данные по формуле: «по указу великого государя бояре приговорили» (П. С. 3. № 14, 15, 16, 17, 682, 686, 700 – новоук. ст. 1677 г. и мн. др.).
Таковы формы совокупности законодательных действий царя и думы. Но есть и (исключительные) факты раздельности (указанные выше).
В тексте нами высказаны некоторые соображения для объяснения этой раздельности; между тем проф. Сергеевич говорит, что нами представлено «объяснение самостоятельной законодательной деятельности бояр». Нижеследующие замечания (надеемся) не дадут места таким недоразумениям. Если мы говорим, что законодательная деятельность принадлежит царю и думе в совокупности, что при этой совокупности думе принадлежит вспомогательная роль, то о самостоятельной деятельности думы (кроме междуцарствия и малолетства царя), конечно, мы не говорили и не могли говорить.
Факты существования отдельных боярских приговоров (рядом с царскими указами) не подлежат сомнению (см. выше); боярские приговоры, как отдельные акты, приняты в числе источников Уложением ц. Ал. Мих. Неужели же можно представить себе, что дума, без ведома царя, занялась когда-либо составлением закона и затем, составив его и не уведомляя царя, публиковала и приводила в исполнение? Такой порядок немыслим не только в Московском, но и ни в каком государстве. Отдельные боярские приговоры предполагают или скрытую, или предполагаемую санкцию царя. Выше был приведен факт заседания думы у патриарха Филарета, который, в качестве «великого государя», делил с царем и законодательную функцию. Патриарх, несомненно, присутствовал при составлении закона; между тем в тексте закона говорится, что «бояре приговорили». Какую же роль играл патриарх, и зачем именно к нему собирались в этот день бояре для заседания? Очевидно, он (за царя) дал санкцию закону, согласился с мнением бояр. Между тем эта санкция в изложении закона не выражена, просто потому, что всем в государстве известно, что боярский приговор без воли царя (или заменяющего его лица) не был бы объявлен для исполнения. – Гораздо чаще были случаи приговоров с предполагаемой санкцией царя. Масса законодательных запросов (особенно по специальным частям уголовного и гражданского права) идет в думу ежедневно. Дума, не по поручению ad hoc, а по своей должности рассматривает их. Неприсутствовавший царь дает словесное согласие на ее решения – и вот является боярский приговор без санкции царя, которая, однако, мыслится, как необходимый ингредиент закона. Затем боярские приговоры (без санкции царя) являются вследствие общей предварительной санкции, а именно: а) в отсутствие царя, каково было продолжительное удаление Иоанна IV в Александровскую слободу; б) во время продолжительных болезней царя (как при Федоре Ивановиче и Федоре Алексеевиче); в) сюда же относится малолетство царя и великого князя (например, Димитрия Донского, Василия Васильевича Темного и Иоанна IV – по смерти Елены), когда особое регентство не было учреждаемо. Из первых двух случаев акты законодательной деятельности не дошли до нас, но из эпохи малолетства Иоанна имеем немало актов. Такие акты исходили с титулом малолетнего великого князя, но в сущности были только боярскими приговорами. Дума «решала дела внешние именем Иоанна, а дела внутренние – именем великого князя и его матери», – говорит Карамзин о малолетстве Иоанна IV (Т. IX, 3). Во время малолетства Грозного даны думой столь важные акты, как договор с Ганзою, учреждение выборного (губного) суда во Пскове и несколько др. Во всех этих случаях дума пользуется полномочием не только обсуждать закон, но и утверждать и публиковать его (без последующей санкции).
Мы относим сюда и акты междуцарствия. Проф. Сергеевич выражается: «Междуцарствие к делу не относится. От боярской думы в междуцарствие нельзя делать никаких заключений к царской думе. Это два совершенно разных учреждения» (с. 466–467). Мы полагаем, что дума в междуцарствие не только «к делу относится», но относится к нему в высшей степени. Это не два разных учреждения, а одно и то же. Кто «учреждал» особую думу во время междуцарствия? По самому понятию о междуцарствии «учреждать» было некому; боярская дума (которую почему-то предпочитают титуловать «царская», хотя она существует не с 1547 г.) ео ipso вступает в роль правителя, или, лучше сказать, продолжает эту роль, усвояя те стороны ее, которые при царях ей принадлежали лишь в особых случаях, именно окончательно утверждать законы и давать высшие распоряжения. Лишь один раз (в 1612 г.) приняли на себя эту роль вожди ополчения, но потому, что бояре все разбежались из Москвы. Дума при наступлении междуцарствия остается в том же самом составе, в каком была в данную минуту (при царе) и не получает ни от кого никаких новых полномочий. Спрашивается: почему это? Ответ на это и указывает, как данное положение относится к правам думы при царе. Единственно возможный ответ тот, что думе и при царе принадлежала та же власть (только в совокупности с царской).
Таковы все возможные случаи возникновения боярских приговоров без санкции царской.
С другой стороны, существует множество царских указов без боярских приговоров, что объясняется: а) тем, что царь в деле законодательства обладает властью, которая не нуждается в чужой санкции, а нуждается лишь в обсуждении дела. Если же дело, по несложности, местному или временному значению, не требует предварительного обсуждения, то царь отнюдь не стеснен законом судебника и дает указ без бояр. Многие из таких указов имеют, впрочем, характер распоряжений, а не законов (см. Ук. кн. зем. пр. II, III, VI, VIII, XI, XXI, XXVII, XXX, XXXV и др.).
б) Тем, что и здесь нередко имеет место обстоятельство, указанное относительно боярских приговоров – именно участие бояр и предварительное обсуждение закона в думе скрываются в общепринятой формуле царского указа: например, в указе 1558 г. 11 января читаем: «Послан прежде сего царев и великого князя указ в старых долгех». Отсюда следовало бы заключить, что царь дал указ одною своей властью без бояр; но, к счастью, самый указ есть налицо; это узаконение 1557 г. об отсрочке уплаты долгов, а в нем читаем: «Царь и великого князя Иван Васильевич всея Руси приговорил с бояры». Еще пример: в 1627 г. декабря в 3 день дан весьма важный закон о жалованных вотчинах с пометами под каждой статьей: «указали государь и св. патриарх». Итак, дело, по-видимому, обошлось без обсуждения в думе. А между тем в начале указа читаем: «Царь и великий князь Михаил Федорович и отец его государев… советовав о том в крестной палате, указали…»; с кем же они советовали? Между собой? Но тогда зачем подробности: «в крестной палате» (в которой собирались бояре во время правления Филарета Никитича)?
Указав случаи раздельной деятельности царя и думы, мы вправе заключить, что эта раздельность мнимая, основанная всегда на предполагаемом согласии воли царя и мнений думы. Таким образом совокупность действий царя и думы в деле творчества закона остается явлением нормальным, и постановление 98– й ст. Судебника есть закон, постоянно исполнявшийся.
Так по закону и в идее. Но люди всегда люди: между ними возможны противоречия, несогласие. Проф. Сергеевич говорит: «Нельзя придумать никакой формы совместности, при которой не пришлось бы, в случае разногласия, кому-нибудь уступить».
Позволим себе напомнить уважаемому ученому его схему отношений веча к князю, т. е. то идеальное «одиначество», которое ежедневно нарушалось. Действительно, при противоречии надо кому-нибудь уступить, и мы отнюдь не будем отрицать, что боярам может быть не раз приходилось уступать ввиду ясно выраженной воли царя; не беремся тоже утверждать, чтобы и царям (особенно таким, как Федор Иванович, Федор Алексеевич, Михаил Федорович в начале царствования, да даже и таким, как Борис и Шуйский – боярские ставленники) не приходилось никогда сознательно уступать боярам. Припомним, что и при Иоанне III случались резкие «встречи», которых умный государь не боялся и уважал.
Но уступчивость не есть всегдашний исход человеческих столкновений: бывают люди неуступчивые как цари, так и бояре; были и такие люди, как великий князь Василий Иванович и царь Грозный. При таких отношениях, действительно нельзя «придумать формы» соглашения. Государствоведам и историкам известно, что такие случаи столкновения совокупно действующих элементов власти решаются только борьбой. Мною выше была представлена история борьбы князя с думою в Земле Галицкой. Но и в царелюбивой Москве не все было тихо да гладко: целый век тянулась борьба государевой власти с боярской, причем великий князь прогонял бояр, говоря: «Иди, смерд, прочь, ненадобен ты мне», – и обходился иногда без думы; в свою очередь бояре брали с царей «записи», чтобы им ничего не решать без думы с боярами. Первое осуждалось современниками, как нарушение права (обычного), второе удивляло и беспокоило народ, – хотя здесь нового было только узаконение (на письме) известного обычая. Историк права обязан выводить заключения о нормальном порядке не из этих эпох политических бурь.
В обыденном течении законодательства столкновения царя и думы отражались редко, однако отражались; такова эпоха царствования Василия Ивановича Шуйского, которая дает нам очень поучительные примеры в этом отношении. В 1607 г. марта 7 царь Василий Иванович «указал о добровольных холопех», т. е. постановил, что свободные слуги не отдаются в кабалу своим господам против воли их, сколько бы времени ни служили. В 1609 г. сентября 12 холопий приказ об этой же статье, «которая в 115 году в Судебник приписана, в Верху бояр докладывали, и бояре все тот прежний приговор 115 г. указали отставить, а приговорили» руководствоваться законом Федора Ивановича. Итак, царь дал указ без бояр; через два года дума без царя отменила этот закон. В 1608 г. февраля 25 судьи холопьего приказа «докладывали бояр о разных статьях, и бояре, слушав статей, приговорили» (под каждой статьей значится, как «бояре приговорили»); но в тот же день те же самые судьи почему-то об одной статье докладывали «государя царя», и «государь сего докладу слушав и приказал»; бояре обошлись без царя, царь – без бояр. Но царский указ опять не уцелел: в 1609 г. мая 21 «государь приказал… сей приговор оставити». При отмене своего указа царь снова возвратился к вопросу о добровольных холопах, который, очевидно, его очень занимал. Сделав распоряжение отдавать таких застарелых слуг их господам, он оговорился, что распоряжается временно, до решения дела боярами «О том рекся государь говорить с бояры». Очевидно, мы присутствуем при столкновении двух факторов законодательства, и победа остается далеко не на стороне царя. Настойчивость обеих сторон ведет к замешательству в законах и противоречию их.
Повторяем, что не из таких ненормальных явлений историк права извлекает понятие о законном порядке: для него есть немало фактов, свидетельствующих о согласном участии в деле законодательства царя и думы.
