это не только бессмыслица, но почти саботаж, потому что здоровый потомок имеет гораздо больше шансов сохранить заветный код.
Помимо этого, человек, в отличие от животных, может идти на жертвы ради других, с кем он не связан никакими родственными узами, и таким образом прямо преступать генетические законы. Этот тип поведения, пусть и не слишком частый, можно наблюдать в таких крайних ситуациях, как катастрофы и стихийные бедствия. Английский биолог Джон Халдейн, еще до теории Хэмилтона, пытался объяснить эти случаи, отмечая, что исторически сравнительно недавно люди жили компактными родовыми группами, и всякий, попавший в беду, имел шанс оказаться чьим-то родственником – тем более что пожар или наводнение не дают времени на размышления и расчеты.
Показать, что этот наскоро сколоченный аргумент не выдерживает критики, мне поможет история, свидетелем которой, вместе с миллионами американцев, я стал у экрана телевизора осенью 1984 года. Самолет, взлетевший в Национальном аэропорту Вашингтона, через несколько секунд рухнул в ледяную воду Потомака. Пассажиры, в том числе женщины и дети, стали пытаться выбраться из салона и выплыть на берег. Один из прохожих, собравшихся у места катастрофы, прыгнул в воду и стал помогать подоспевшим спасателям. Впоследствии, выступая с ежегодной речью о положении в стране, президент Рейган представил его как национального героя.
Спасшиеся пассажиры рассказали еще об одном мужчине, который, выбравшись из самолета, был вполне в состоянии самостоятельно доплыть к берегу. Вместо этого он остался в воде и стал помогать тонущим, одному за другим. В числе выживших этого человека уже не было.
Надо ли объяснять, что все генетические мотивировки Хэмилтона и Халдейна трещат по швам, если попытаться приписать их тем, кто спасал людей от ледяной гибели? Каковы бы ни были их атавистические рефлексы, люди, пришедшие на помощь утопающим, отлично понимали, что в огромном современном городе их шанс наткнуться на случайного родственника в рухнувшем самолете равен нулю. Коалиционный альтруизм, вроде наблюдаемого у летучих мышей, тоже можно исключить: выживший удостоился всенародного восхищения, но вряд ли на него рассчитывал в минуту риска, а о награде, которую получил погибший, мы можем только гадать, но уже далеко за рамками биологии.
Эволюционные психологи, если они хотят уберечь универсальный статус своей дисциплины, должны изрядно потрудиться над объяснением этого и множества других подобных случаев. Но им нелегко будет обойти тот факт, что люди издавна понимали разницу между инстинктивной любовью, будь то материнская или половая, и любовью бескорыстной, как бы редко она ни встречалась; между генетически обусловленным альтруизмом и настоящей самоотверженностью. Здесь пора вернуться к Евангелию, к одному из тех его бросающих в дрожь мест, которые проповедники обычно стараются замазать патокой. Когда Иисусу, учившему в одном из галилейских городов, сообщили о приходе его матери и братьев, он отказался