Господин молча дрогнул, вытянулся на сырой земле.
Такса и молодой человек с ужасом смотрели. Пашка и сам не понимал, как так получилось. На жилете лежащего господина расплывалось темное пятно. Квакнула примолкшая было лягушка, продолжал бухать вдалеке духовой оркестр.
Молодой господин повернулся и молча побежал по тропинке. Следом, так же молча, с развевающимися ушами рванулась такса.
Пашка попятился от тела, потом опомнился, подхватил одежду.
Удирал, как лисица. Тихо угадывал нужное направление, нырял в кусты, перепрыгивал через заборы. Улицу перелетел тенью. Дальше тянулись зады кожевенной фабрики. Чудились голоса – шарахался, падал под скос берега.
Опомнился, лежа в высоченном бурьяне под облупившимся забором. Сердце колотилось у горла. Кожу жгло – и царапины, и крапива. Сапоги, оказывается, нес в руке. Мешок давил на грудь. Когда схватил мешок и сапоги, хоть убей, не помнилось. Ой, маманя, как же это? Стоило прикрыть глаза, как виделся белый жилет, сочилась темным маленькая дыра, нелепо торчала к небу бородка клинышком. От того господина сильно пахло монпансье. Горожане эти конфетки любили.
Как же так?
От запаха колбасы замутило. Пашка отпихнул мешок подальше.
Не хотел ведь. Совсем не хотел.
Грозы ночью так и не случилось. Дождь закапал утром, но так, слегка. Народ потянулся на базар. Постукивали колесами телеги, груженные мешками и корзинами. Не в ногу прошагал сменившийся караул. Сонный подпоручик судорожно зевал.
На широкоплечего парнишку, шагающего в сторону вокзала с мешком за плечами, никто не обращал внимания. Разве что девчонка, трясущаяся рядом с отцом на возе, заваленном мешками овса, посмотрела вслед. Из-под старого картуза парнишки выбивались светлые кудряшки. «Дивись, який смішний. Як Іван-дурень з казки. Тільки ні в житті йому справжній царівни Несміяни не побачити»[3].
Глава 3
Красные толпами кинулись в город. На плечах бегущих мы ворвались в Харьков.
Тщетно я возражал продолжению нашего бессмысленного и кровавого наступления.
Герман был трусом и помнил об этом печальном обстоятельстве всю жизнь. Мама рассказывала, как, впервые услышав сказку о Красной Шапочке, маленький Гера впал в настоящую истерику, – мысль о заглатывании (пусть и временном) страшным волком беззащитных женщин вызвала судорожный рев. Распоротый живот хищника и счастливое освобождение жертв не показалось мальчику достойным утешением. Позже Герман неоднократно прятал ненавистную книгу сказок в чулан. Мама находила такой способ борьбы с житейскими неприятностями милым и удивительным – заходить в темный таинственный чулан сын не боялся, зато единственный взгляд на прекрасное издание с гравюрами Доре вызывал у мальчика слезы и панику. Герман тогда затруднялся объяснить разницу – ведь в чулан можно быстро заскочить, зажмурив глаза, сунуть тяжелый