в центре города, хотя жили на окраине. Когда дети, наконец, поняли, куда бабушка их ведет, они притихли.
– С чего это она? – прошептал Сергей.
– Я ей рассказала про наш разговор…
– Это ж давно было! Ничего себе, у нее память!
– Бабушка все помнит и все замечает. Особенно, что касается меня.
В спокойной улыбке Александры Даниловны, в ее фамильной прямоты осанке было что—то торжественное. Как торжественна была беленькая церквушка с позолоченным крестиком и облупившимся голубым куполом в кущах серебристых тополей и на той стороне пруда.
– Если что—то не понятно, спрашивайте, – сказала бабушка Саша.
У ворот мордатая цыганка с золотым зубом и в старой шали просила милостыню. Бабушка подала попрошайке монетку, вынула из сумочки на локте и повязала внучке косынку. Ксения и Сергей церемонно перекрестились, вслед за бабушкой.
– Это православный храм, деточки! Надо креститься справа налево, – подсказала цыганка.
Ксения покраснела, и благодарно кивнула. Сергей смущенно буркнул что—то.
Ксения не помнила в подробностях тот первый их с Сережкой поход. Она не знала обряд и не могла сказать, начиналась служба, или закончилась. Горбатенькая черная монашенка, кажется, собирала огарки и зажигала сложенные на подсвечник свечи. Пожилой, косматый батюшка в валенках со срезанными голенищами, видными под рясой при ходьбе, бубнил непонятные детям заклинания полудюжине прихожан, а потом окуривал углы кадилом. На черных, старых образах в столетних окладах мерцали отсветы лампад.
– Непонятно, а все равно хорошо, правда? – прошептала Ксения Сергею. – Вдвоем здесь совсем по—другому, чем, когда одна.
Вдруг он зашептал ей:
– Люблю высокие соборы, душой смиряясь посещать. Входить на сумрачные хоры, в толпе поющих исчезать…
– Ты знаешь Блока? – удивилась Ксения.
– Полистал, после того, как ты про Менделееву и Исаакиевский собор сказала. Но не понятно, что значит: «В своей молитве суеверной ищу защиты у Христа, но из—под маски лицемерной смеются лживые уста»? Кого Блок называет двуликим?
– Тише! – зашептала бабушка. – Сережа молодец. Молитовку знает. И ты учи, Ксюша!
Дети переглянулись и прыснули смехом.
На улице Сергей сказал:
– То, что нам раньше про церковь говорили ерунда. Этой церквушке пятьсот лет…
– Откуда ты знаешь?
– Да вон же на табличке у входа написано.
Ксения обернулась.
– Как ты все замечаешь?
– Этой церкви пятьсот лет, – повторил он. – Мы не знаем имени инженера. А она на века. Мы умрем. А тысячи людей здесь были и будут! Представляешь!?
Ксюша чувствовала ту же гордость и умиление. Легкие слезы покатились по ее щекам, вымывая ком из груди и горла.
– Ты чего, Ксюха? – улыбаясь, спросил Сережка и взял ее ладонь. На его нижних веках тоже набухли две крупные росины.
– Ты даже не знаешь, какой ты хороший!
Они