строй, но, подступив к бывшему соседу по нарам, лишь только сдержанно протянул руку.
– Вот так встреча!
Рукопожатие Жиленкова оказалось на редкость крепким. Лицо дрогнуло и растеклось в доброжелательной улыбке.
Вблизи Жиленков был не так суров, как на трибуне. Таврин отметил, что фуражка на его заметно вытянутой голове сидела на самой макушке и была явно не по размеру. По тому, как он носил форму, в нем можно было сразу определить человека штатского. Отсутствовало в нем то щеголеватое умение носить форму, какое всегда присутствует у кадрового военного. Да и сам он казался каким-то ненастоящим, ряженным в чужую одежду.
– Я тоже не ожидал.
Военнопленные повытягивали шею, наблюдая за встречей двух приятелей.
– Знаешь, а я часто вспоминаю тот кипяток, которым ты меня поил в лагере, когда я загибался от простуды. Если бы не твоя забота, так мы бы с тобой сейчас не разговаривали.
Таврин смущенно улыбнулся.
– Я не сделал ничего особенного. На моем месте так поступил бы каждый.
Жиленков нахмурился. Стало заметно, что ему есть чего вспомнить. Выждав паузу, он сказал:
– Не скажи… Мне тут пришлось много чего увидеть и пережить. Близких за корку хлеба задушат, только чтобы самим выжить. Давай отойдем…
Жиленков, попридержав Таврина за локоток, отвел его в сторонку. Военнопленные больше его не интересовали, казалось, что сейчас он был занят более важным делом. Комендант лагеря, длинный худой немец, встав перед строем, заговорил, слегка растягивая слова:
– Господа военнопленные, советую вам подумать над предложением генерал-лейтенанта Жиленкова. Это ваш шанс, чтобы достойно продолжить свою жизнь и своей доблестной службой помочь вермахту избавить Россию от большевизма и установить в ней новый порядок. Всем, кто хочет служить фюреру и доблестной Германии, подойти к старостам барака. А теперь – разойтись!
Военнопленные расходились медленно. Обычно так разбредаются с кладбища. Минуту назад была похоронена еще одна надежда.
– Быстро ты растешь, – заметил Таврин, – от простого шофера – до генерала!
– А ты не удивляйся, – сдержанно сказал Жиленков. – Во время войны еще и не такие стремительные карьеры получаются. Гитлер так вообще из ефрейторов в главнокомандующие шагнул!
Через несколько минут плац опустел. На расчерченном белой краской асфальте осталась осыпавшаяся с обуви грязь. Дежурный, вооружившись совком, бежал на плац, чтобы устранить непорядок, – немцы не прощают оплошности даже в малом.
Петр Таврин невольно обернулся – не слушает ли кто?
– Если ты окажешься порасторопнее, то обещаю тебе, что твоя карьера будет не менее стремительной, чем моя. Закурить хочешь? – неожиданно спросил Жиленков.
– Не отказался бы.
Таврин ожидал, что бывший приятель вытащит немецкие сигареты – легкие и приторно-сладкие, как карамель, но тот протянул пачку родного «Казбека».
– Можно взять