на женщин, – пока останусь.
Некто, а Борисов считал, что сам Крымов, напоролся возле подъезда на их «рено» и перерезал водителю горло, когда тот ел хлеб прямо за рулём. Свидетелей не было, дворник исчез. Сам Карп Борисыч носился вокруг машины, размахивал огромным пистолетом «Астра» и дико матерился. Улица совершенно опустела, только кошки замерли и удивлённо смотрели на людей.
Частое ощущение нереальности событий за время работы в ЧК не только не стало привычным, но и сильно раздражало Михельсона последние дни. Симпатичная Наталья маячила перед глазами, но в эту картинку вторгся водитель Авдеев с раскинутыми руками и лицом на руле. Ржаной хлеб, завёрнутый до этого в тряпицу, валялся тут же, в крови. Было невыносимо жалко всех и хотелось плакать. Прибежал какой-то мобилизованный с идиотским красным бантом.
«Да уж, беспощадная борьба классов… Г-споди, но ведь мы их часто щадили! И Трусова тогда, у реки и вообще. А они – нет. Но это сделал не Крымов. Военспец один рассказывал об этом офицере, и перерезанное горло не укладывается в образ. Контра, но белоручка, злой и принципиальный. Даже в спину бы не выстрелил. Наверное. А я бы выстрелил? Надо бы Карпа успокоить.»
– Кто вы такой? – строго окрикнул красногвардейца, окаменевшего перед трупом.
– Гавриленко, командир роты Алексеевских кузниц.
– Сколько людей под рукой сию минуту?
Тот почему-то стал оглядываться.
– Там это, беляки с-под Михеево к городу рвутся, все за реку ушли.
– А вы что здесь делаете?
– Ну всё, мужики, хватит дождём кастрюли полнить, – сказал Карп, – шофёра на заднее сиденье, быстро! Не пёхом же теперь… Эй пролетарий, подсоби-ка.
Они перетащили тело шофёра.
– Да тут всё в кровище, – поморщился Яков.
– Не кряхти, в субботу в баню! Я поведу.
Дождались Ковалёва, чёрный «рено» затарахтел и в клубах дыма покатился по Ранетной улице в сторону Уездного Отделения по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
2.
Город, казалось, привык к быстрой смене власти и обрёл новую форму жизни, тихую, но устойчивую к разным знамёнам. Совершенно не ощущалось здесь приближения белой дивизии, бабы, дети, извозчики и даже торговцы будто не волновались вовсе. Нервничали немного евреи, жались по стенам домов. Здесь не Украина, но и господа офицеры несут мало надежды. Не окажется среди золотопогонников земляка из Могилёва, с кем можно перекинуться парой слов на идише, и на сердце уже не так скверно. А ежели с властями при царе заигрывал, то и мы прищемить можем. В России всё больше дантисты, купцы, кто не съехал, да инженера. Крещёных немало. И чего это я о них думаю? Вон с адвокатом Нафтулиным как обошлись. Просто за то, что профессией не вышел человек. Старался же, в институте учился, надежды питал, умом своим испуганным дорогу прокладывал под взгляды хмурые и насмешливые. А тут мы в сапогах и квартирку того… Он не крестился даже, значит с принципами человек, хотя мог «облегчить душу». И в Стамбул не уехал… Чёрт их разберёт.
Отягощённый