Петрович Косарь, обладатель широких знакомств в медицинском мире, умер.
– Когда!
– Крепись, Настасья, похоже, мы с тобой вляпались в какое-то болото.
Косарь насмерть сбит машиной. Ни очевидцев, ни информации – ничего. Тело лежало на дороге, обнаружено проезжавшим мимо водителем. Дело находится в производстве в Юго-Западном округе. Деталей пока не знаю, собираюсь сегодня к ним наведаться.
– Подожди, Андрюша, подожди, – Настя болезненно поморщилась и прижала свободную ладонь к виску. – У меня в голове полная каша, ничего не соображаю. Когда погиб Косарь?
– Двадцать пятого октября.
– Мне надо подумать. Ты двигай на Юго-Запад, а я пойду на работу, доложусь Колобку, потом съезжу к Ольшанскому. Встретимся с тобой часа в два. Годится?
– Где?
– Ты, как я понимаю, хочешь днем Кирилла покормить.
– Ну… хотелось бы, конечно.
– В половине второго подбери меня возле метро «Чеховская», поедем к тебе домой, ты покормишь пса, а потом пойдем с ним погуляем. Знаешь, мне кажется, мы с тобой как-то бестолково мечемся, толкаемся в разные двери, сами не понимая, что хотим найти. Хватит скакать, пора сесть и подумать.
Ты согласен?
– Тебе виднее, это про тебя говорят, что ты компьютер, а не про меня.
Я при тебе вроде мальчика на побегушках до сих пор был.
– Ты что? – испугалась Настя. – Ты обижаешься на меня? Андрей, миленький, если я что-то не так сказала…
– Да брось ты, Настасья, тебе уж и слова сказать нельзя. У тебя по утрам чувство юмора долго спит: ты уже проснулась, а оно еще нет. В час тридцать, метро «Чеховская». Привет.
Настя поставила телефон на место и вяло, еле волоча ноги, побрела в ванную. На душе у нее было слякотно. Обнаруженное несколько дней назад «кое-что» с каждым днем вырастало и крепло, и что с ним делать, она не знала.
С каждым днем Виктор Алексеевич Гордеев становился все мрачнее. Его обычно круглое лицо осунулось и посерело, движения становились медленнее, голос – суше. Все чаще, слушая собеседника, он произносил "ну да, ну да", и это означало, что он опять не слушает, что ему говорят, а думает о чем-то своем.
Проводя утреннюю оперативку, он плохо слышал сам себя, вглядываясь в который раз в лица своих подчиненных и думая: "Этот? Или этот? Или вон тот? Кто из них?"
Ему казалось, что он знает, кто из оперативников связан с преступным миром, но верить в это не хотелось. В то же время если это не он, не тот, на кого он думает, значит, кто-то другой, и от этого не легче. Гордеев ко всем относился одинаково, и кто бы ни оказался предателем – будет одинаково больно. Его раздирали противоречивые желания: с одной стороны, ему хотелось поделиться с Каменской своими подозрениями, но, с другой стороны, он считал, что втягивать ее не нужно. Конечно, Настасья умница, наблюдательная, с хорошей памятью и четким мышлением, с ней вместе легче было бы разобраться. И в то же время Виктор Алексеевич знал, как трудно будет ей, скажи он о своих подозрениях, разговаривать с этим человеком,