внутренней независимости) быть свободным и полновластным хозяином положения в диалоге со СМИ, мгновенно прерывая связь или используя ее мощные интерактивные ресурсы…
Главное условие моего нормального (свободного) читательского или зрительского существования в массмедийном пространстве – наличие реального выбора-состязания между разными СМИ. Подчеркну ключевое здесь слово: разными… Настоящая свобода восприятия журналистского продукта состоит в возможности моего выбора между разными поставщиками этой продукции, между разными версиями получаемой информации. Монополия на журналистскую весть – конец гражданским свободам. Другого не дано. Общество, которое не заинтересовано в читательском и зрительском выборе между разными СМИ, общество, которое теряет вкус к свободе, «перестает ее защищать, перестает на нее ориентироваться, – тяжело больно, у него очевидные проблемы с иммунитетом, а значит – с будущим»[33].
От власти земной в России всегда ждут надлежащего порядка, одновременно ее побаиваются, ей покорно подчиняются, но ее же втайне недолюбливают. То же – и с властью СМИ. От нее ждут и регулярных последних известий, и разного рода развлечений-увеселений, и неизменных отвлечений от текущей жизни. Власти СМИ многие готовы верить на слово, даже сознавая, что власть эта обычно «врет» и в одну дуду с «начальством» дудит. И от нее же всякий норовит с досадой отмахнуться, как от надоедливой мухи. И с готовностью всякий раз устремляется к ней и с такой же готовностью от нее с презрением отрекается: «Опять эти СМИ…». Сложное раздвоение.
Вожделенная свобода и цензурные «соблазны»
Традиционно понятие «цензура», связанное с контролем властей над прессой, имеет у пишущих и читающих в нормальном демократическом обществе устойчиво (и вполне естественно!) отрицательный оттенок.
Однако стоит помнить, что исторически подобный «институт влияния» замышлялся и в позитивном общественном аспекте: «Цензура была призвана не гасить свет человеческой мысли, а отстаивать его от наплывающей бессмыслицы. В старину понимали, что печатание доступно не только героям, но и негодяям, и так как гении и герои количественно исчезают в неизмеримо огромной толпе непросвещенной черни, то бесцензурная печать должна неминуемо повести к страшной вульгаризации публичного слова, к торжеству зла /…/ Правда, цензура очень часто приносила и серьезный вред, но вред все помнят, а польза давно забыта. Между тем на небольшое число великих мыслей, что цензура по своей ошибке пыталась задержать, – какое множество задерживалось ею мыслей пошлых и вздорных, отравленных злобой, зараженных вредным безумием!»[34]. Абсолютно верно, однако, и то, что «цензура не спасает от глупости, так же как и свобода печати не гарантирует появления лишь умных текстов»[35].
Существует и такой парадоксальный взгляд на взаимоотношения властей (цензуры) и СМИ в России (в частности, в XIX в.): «Отечественная цензура ограничивала область