ни эти сердца, исполненные светом чистой… да – незамутненной, чистой, настоящей – любви!
Только что это? Следом за девушкой солидно шагал статный старик в дорогом темно-синем костюме…
– Знакомьтесь, друзья, это мой папа, – сказал Наташа, не скрывая улыбки. – Папа, это Сережа, Борис и Васенька.
− Борис, − протянул первым руку прозаик, − убежденный пацифист.
– Генерал Ракитин, – отчеканил мужчина, пригладив мощной пятерней густые седые волосы, – Иван Андреевич. Профессиональный пацифист.
– Ваше превосходительство… – промямлил Сергей, отодвигая Бориса плечом и покрываясь розовыми пятнами. Потом прокашлялся и сказал: – Милости просим! Сегодня у нас день получки и чудес. Давайте это слегка отметим.
– Мне дочка много о вас рассказывала, – сказал отец. – Вот я и решил с вами познакомиться. − Потом повернулся к Наташе и прошептал на ухо: − Помнится, великий Александр Македонский в личную охрану отбирал только солдат, не потерявших способности краснеть. У твоего избранника, доченька, с этим, кажется, все нормально.
– Давайте, Иван Андреевич, выпьем за знакомство, – предложил Борис.
– Слушайте, друзья, а вы часом не того?.. Алкоголизмом не страдаете? – бдительно поинтересовался генерал, суровым прищуром обводя общество.
– Нет, ваше превосходительство, у нас другая проблема: кушать очень хочется. Мы тут три дня почти ничего не ели, – пожаловался Борис, спешно нарезая бутерброды.
– А это почему?
– Обычное дело, − терпеливо пояснил прозаик, не без труда скрывая ироничную улыбку, − деньги пропили, а на еду ничего не осталось.
– Папа, не обращай внимания, – вступила Наташа, погладив ладошкой предплечье отца. – Я же тебе говорила: они любят пошутить. Нормальные ребята! – и тоже приступила к приготовлению обеда. Они с Сергеем увлеклись беседой, больше похожей на голубиное воркование – и от внешнего мира отключились напрочь.
Василий как бы невзначай смахнул льняные покрывала с двух картин. Генерал подошел поближе и в восхищении замер. С одного портрета, таинственно улыбаясь, взирала плечистая полная дама в легких прозрачных одеждах, отдаленно напоминающая хрупкую Наташу. На другом полотне в центре композиции сияла своей виновато-смущенной улыбкой дочь генерала в синем платье до пят. Спереди у правого подлокотника ее кресла замерла девочка, как две капли похожая на нее. А сзади из теплого сумрака выступала дама средних лет с ухоженным лицом и ранней сединой в красиво уложенных волосах. Эти трое походили на мать, дочь и внучку.
– Первый портрет на экспорт, поэтому лишь слегка похож на оригинал, пояснил художник. – В Европе, знаете ли, вкус эдакий, сугубо телесный. Ну, а вторая композиция – это Наташенька в трех временных фазах: прошлое − настоящее − будущее. Здесь, как видите, Иван Андреевич, все по-русски: душа на первом и единственном плане.
– Поразительно, – сказал отец, разглядывая то одну картину, то другую; то приближаясь, то удаляясь на два-три шага. – Вот так, живешь с