накладываю.
– Садись и ты, вместе завтракать будем, – предлагаю Пупсику.
У него глаза круглыми делаются.
– Вместе? – недоверчиво тянет он.
«Ну вот, а я тебя ещё экстрасенсом обозвал», – говорю ему про себя, а вслух высказываюсь с нажимом и твёрдо: – Раз я тебя решил оставить, значит, есть будем вместе.
Без лишних уговоров Пупсик взгромождается на табурет и берёт в руки вилку.
Я достаю чистую чашку, хочу и кофе переполовинить, но Пупсик меня останавливает:
– Спасибо, но мне этого нельзя.
«Ах да, – спохватываюсь про себя. – Кофе ведь возбуждает…»
– А молоко будешь?
– А можно?
Я только хмыкаю, открываю холодильник, достаю пакет и наливаю ему полную чашку.
Что удивительно для беспризорника – как я понимаю, вечно голодного, – ест Пупсик тихо и аккуратно, не чавкая и не давясь. Посмотрел я, как он ест, и сам приступил. Яичница у него вышла на славу – такую мне не сварганить. Ну а кофе ва-аще обалденный – мне и в самых крутых ресторанах такого не подавали. Да и, честно говоря, бурду там готовят, так как посетители кофе последним требуют, когда сами уже основательно поддавши и на качество напитка им наплевать.
Поели мы, гляжу, Пупсик посмурнел что-то, и глаза какими-то скучными стали.
– Что, брат, – спрашиваю, – от еды осоловел?
– Да нет, – бормочет он. – Я немножко перерасходовал себя, когда в комнате убирал. Приступ может начаться…
Вот чёрт, об этом я как-то уже и забыл, когда решил его оставить. А ведь проблема не из весёлых. Не хватало мне в сиделках при нём приписаться.
– Ладно, идём уколю, – хмуро бормочу я и веду его в комнату. А сам думаю, как у меня на этот раз получится? Одно дело два раза ширять в бесчувственное тело, а другое – когда он в сознании.
– Держи, – подаю ему пузырёк с микстурой, – прими столовую ложку, – а сам шприц начинаю готовить.
Взял Пупсик пузырёк, в руках подержал и обратно на стол поставил.
– Почему не пьёшь? – спрашиваю, доставая из коробки ампулу.
– Я уже, – отвечает он и, пока я недоумённо на него пялюсь, отбирает у меня ампулу, зажимает её в кулаке, а затем ладонь разжимает. И вижу я, что до того ампула была наполнена какой-то розоватой гадостью, а теперь пустая. И, что характерно, целёхонькая, будто её пустой и запаивали.
– Ну ты могёшь… – только и выдавливаю из себя.
– Так что, Борис Макарович, вам за мной больше ухаживать не придётся, – сообщает Пупсик. – Одна просьба, чтобы лекарства у меня всегда под рукой были. А уж я вам пригожусь. Не пожалеете.
«Пригожусь…» – ошалело повторяю я про себя. Совсем как в сказке про Конька-горбунка. Ну, горбунок-то, положим, он основательный. А вот насчёт конька я что-то сомневаюсь…
Он садится на краешек кресла, так это чинно, как школьник, не прислоняясь к спинке, и складывает ручки свои кривые на животе. Ни дать, ни взять какой-то восточный божок уродливый.
– Сейчас