– и проболталась, потому что это никак не могла быть та partie de plaisir[7], куда меня зазывали («У них чудный домик на скалах»). Нет, я все-таки думаю, что большую часть путаных впечатлений, перечисленных здесь в связи с дантистами и докторами, следует отнести к онейрическим переживаниям во время пьяной сиесты. Тому есть и письменные подтверждения. Проглядывая самые давние мои записи в карманных дневничках, где имена и номера телефонов протискиваются сквозь описанья событий, истинных или выдуманных в той или этой мере, я заприметил, что сны и прочие искаженья «реальности» заносились мною особым, клонящимся влево почерком, по крайности поначалу, когда я еще не отринул принятых разделений. Большая часть докембриджского материала записана этой рукой (но солдат действительно пал на пути у беглого короля).
5
Я знаю, меня называют чванливым сычом, но мне отвратительны розыгрыши, и у меня попросту опускаются руки («Только люди, лишенные юмора, пользуются этим оборотом» – по Ивору) от непрестанного потока игривых выпадов и пошлых каламбуров («Руки – ладно, чего бы другое стояло» – снова Ивор). Впрочем, малый он был добрый, и, в сущности, вовсе не перерывами в зубоскальстве радовало меня его отсутствие в будние дни. Он трудился в туристическом агентстве, руководимом прежним homme d’affaires[8] тети Бетти, тоже весьма чудаковатым на свой манер, – обещавшим Ивору автофаэтон «Икар» в виде награды за усердие.
Здоровье и почерк мои скоро пошли на поправку, и юг стал доставлять мне радость. Мы с Ирис часами блаженствовали (на ней – черный купальник, фланель и блайзер – на мне) в саду, который я предпочитал поначалу неизбежным соблазнам морского купания, плотскости пляжа. Я переводил для нее кое-какие стихотворения Пушкина и Лермонтова, перефразируя их и слегка подправляя для пущего эффекта. Я с драматическими подробностями рассказывал ей о моем бегстве с родины. Я поминал великих изгнанников прошлого. Она внимала мне, как Дездемона.
– Мне бы хотелось выучить русский, – говорила она с вежливым сожалением, что так идет к этому признанию. – Моя тетя родилась чуть ли не в Киеве и в семьдесят пять еще помнила несколько слов, румынских и русских, но я – никчемный лингвист. А как по-вашему «eucalypt»?
– Evkalipt.
– О! хорошее вышло бы имя для героя рассказа. «Эф. Клиптон». У Уэльса был «м-р Снукс», оказавшийся производным от «Seven Oaks»[9]. Обожаю Уэльса, а вы?
Я ответил, что он величайший романтик и маг нашего времени, но что я не выношу его социального вздора.
Она тоже. А помню я, что сказал Стивен в «Страстных друзьях», когда выходил из комнаты – из бесцветной комнаты, в которой ему позволили напоследок повидаться с любимой?
– На это я ответить могу. Там мебель была в чехлах, и он сказал: «Это от мух».
– Да! Дивно, правда? Просто пробурчать что-нибудь, лишь