об этом, дядюшка Веннер, – холодно попросила Гепзиба. – Впрочем, я должна сказать, что если я и решилась зарабатывать себе на хлеб, то виной этому отнюдь не судья Пинчон. Он также не заслуживал бы порицания, если я, – прибавила она несколько ласковее, вспоминая привилегии старости и простой фамильярности дядюшки Веннера, – если бы я окончательно убедилась в том, что мне нужно удалиться вместе с вами на вашу ферму.
– Да, моя ферма – недурное местечко! – воскликнул старик добродушно, как будто в этом плане было что-то невероятно радостное. – Большой кирпичный дом… Особенно для тех, кто найдет там старых приятелей, как вот я. Меня давно уже к ним тянет, особенно в зимние вечера, потому что скучно одинокому старику дремать часами напролет без единого товарища, кроме горящей на очаге головни! Многое можно сказать в пользу моей фермы – как в летнюю, так и в зимнюю пору. А возьмите вы осень – что может быть приятнее, чем проводить целый день под теплым солнцем на куче бревен с таким же старичком, как я сам, или, пожалуй, с каким-нибудь простаком, который умеет только лениться и балагурить? Право, мисс Гепзиба, я не знаю, где бы мне было так спокойно, как на моей ферме, которую называют рабочим домом. Но вы – вы еще молоды – вам нечего думать о ней. На вашу долю может выпасть что-нибудь получше. Я в этом уверен!
Гепзибе показалось, что во взгляде и в тоне ее почтенного друга есть что-то особенное. Она смотрела пристально ему в лицо, стараясь угадать, какая тайная мысль – если только она была – сквозит в его чертах. Люди, оказавшись в отчаянном положении, часто тешат себя надеждами, которые тем великолепнее и фантастичнее, чем меньше у них в руках остается твердого материала, для того чтобы вылепить какое-нибудь вполне резонное ожидание благоприятной перемены. Так и Гепзиба, строя планы торговли, постоянно питала в душе надежду, что фортуна устроит ей какой-нибудь необыкновенный сюрприз. Например, дядя, отплывший в Индию пятьдесят лет назад и пропавший без вести, может вдруг вернуться, сделать ее утешением своей глубокой и очень дряхлой старости, украсить ее жемчугом, алмазами, восточными шалями и тюрбанами и завещать ей свое несметное богатство. Или член парламента, глава английской ветви ее рода – с которой старшее поколение по эту сторону Атлантического океана не имело никаких сношений в течение последних двух столетий, – может написать Гепзибе, чтобы она оставила ветхий Дом с семью шпилями и переехала жить к родным в Пинчон-холл. Впрочем, по важным причинам она не смогла бы принять это приглашение. Поэтому гораздо вероятнее, что потомки Пинчона, которые когда-то переселились в Вирджинию и стали там богатыми плантаторами, узнав о жалкой участи Гепзибы, пришлют ей вексель в тысячу долларов с обещанием высылать по стольку же ежегодно. Или великая тяжба о наследстве графства Вальдо может, наконец, быть решена в пользу Пинчонов, так что, вместо того чтобы торговать в лавочке, Гепзиба построит дворец и будет смотреть из его высочайшей башни на холмы, долины, леса, поля и города, составляющие ее владения.
Таковы