Людмила Гурченко

Аплодисменты


Скачать книгу

что-нибудь поесть.

      Я не знала имени немца, который всегда сидел в стороне один, на все грустно смотрел и ни разу не улыбнулся… Почему? Ведь когда я пела «Му!», смеялись все. «Му!» была самой последней песней, которую я запомнила перед войной. На пластинке ее пели Леонид Утесов со своей дочерью Эдит:

      Что-то я тебя, корова, Толком не пойму.

      (Корова отвечает: «Му!»)

      Все туманно, все так грустно

      Сердцу и уму.

      «Му!»

      Наклонись же ближе к уху,

      Утешай меня, Пеструха,

      Очень трудно без участья

      Сердцу моему.

      Это я пела низким голосом, как Утесов. А дальше вступает высоким голосом Эдит. Коровье «Му!» и резкие смены мужского и женского голосов всех веселили. Этот немец не реагировал никогда.

      И вдруг после моего танца из фильма и «чечеточки» в конце он направился прямо ко мне. Я аж съежилась. А вдруг ударит? Кто его знает, чем он дышит? Он подошел, провел рукой по моей стриженой голове. Я еще больше втянула голову в плечи… «Айн момент» – и пошел в здание.

      Он вынес что-то завернутое в голубую красивую бумагу, явно несъестное. Тогда что? Я развернула… Ах! Два портрета Марики Рёкк! На обратной стороне ноты ее песен.

      – Мам, что такое шаушпиллер?

      – Не знаю.

      – Ты же учила немецкий.

      – Этого слова я не знаю. Шпиллен… вообще – играть.

      – На чем играть?

      – Отстань… откуда я знаю…

      – А как ты думаешь, сколько лет Марике Рёкк?

      – Не знаю.

      – Ну, а как ты думаешь?

      – Вечно ты со своими глупостями. Точно Марк… По-моему, она моя ровесница. Почему я о ней должна думать? На черта она мне нужна, эта немка?

      Ага. Стоп. Маме сейчас двадцать пять лет. А мне в ноябре 1942 года будет семь.

      – Мам, двадцать пять минус семь будет восемнадцать?

      – Да.

      Долго. Очень долго еще ждать.

      В 1957 году вышел на экраны фильм «Карнавальная ночь». В нем я сыграла свою первую большую роль в кино. В фильме я пою и танцую. В этом же году у меня была первая поездка за границу. Я была в делегации московских комсомольцев, поехавших в ГДР по приглашению молодежи Большого Берлина.

      И надо же, чтоб так совпало: первая поездка – и в Германию… При слове «немец» у меня внутри навсегда засело чувство страха.

      Мы жили в гостинице «Адлон» около Бранденбургских ворот. Нам сказали, что в ней останавливался Гитлер. Гитлер, немецкая отрывистая речь – как это далеко… И все равно я боялась, что все это будет действовать угнетающе…

      …Эти немцы мне незнакомы, хотя и речь та же. Ведь все они в штатском… Нет, вроде не страшно, по-моему, я их не боюсь.

      На пресс-конференции рядом со своей фамилией я вдруг услышала слово «шаушпиллер». Чуть не вскрикнула. С нетерпением дождалась конца пресс-конференции и спросила у переводчика, стараясь быть спокойной: «Простите, что такое „шаушпиллер“?» Она ответила: «„Шаушпиллер“ по-немецки – это ваша профессия – актриса».

      А-а? «Шаушпиллер» – актриса…