и закрыл глаза. Я положила книгу на тумбочку у кровати, вышла в коридор. Именно в эти минуты поняла, что сделать уже ничего невозможно: отец уходил. Наступала ночь, я прилегла на кожаный диванчик возле ординаторской – на минуточку, дожидаясь медсестры, которая пошла за чистыми простынями для отца. Закрыла глаза и увидела тоненькую девушку с пшеничными косами в белом медсестринском халате. Она молча взглянула на меня, и я отчетливо услышала: «Завтра». Даже не услышала, а просто поняла. Взметнулась с диванчика – вокруг никого. Ни на удивление, ни на испуг не было сил. Утром меня сменил дядя Вася, я уехала на очередные телевизионные съемки, потом вернулась в больницу – все оставалось по-прежнему. А под утро отца не стало.
Он часто мне снится, и я иду в церковь, заказываю обедню, панихиду. Мама тоже снится – почему-то очень молодая, смеющаяся, а вот отец в моих снах такой же седой и согбенный, каким был на земле в последние годы. Однажды он признался мне, что ждал от смерти большого. «Чего? – мучительно думала я. – Неужели не нашла покоя твоя исстрадавшаяся душа?»
В другом сне отец принес мне большую старинную книгу в красном изразцовом переплете с золотыми застежками, раскрыл, чтобы я прочла название, писанное церковной вязью: «Пути стяжания Святаго Духа».
Но пролистать я книгу не смогла.
Доныне за завесою сквозною
На белой глади судного стола
Она лежит, запомненная мною…
А мама оставила мне две духовные песни. Они отыскались в большом столе, который всегда стоял рядом с ее кроватью. Я собралась его помыть и обиходить (на этом столе мама провела первую ночь после смерти, пока не привезли гроб), сняла скатерть и под клеенкой среди газетных вырезок и старых квитанций увидела два листа с православными крестиками в левом верхнем углу. Посмотрела: «Хвалебная Песнь святого Амвросия, епископа Медиоланского» и пение русских паломников «Слава Богу за все!». На обратной стороне – писанные от руки молитвы «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся».
Я вспоминала, как мама в очках с сильными стеклами сидела на кровати у стола, читала, близко придвигая к глазам книгу. А вот как молилась, не видела ни разу. Кроме того случая, когда привозила к ней в больницу священника и он причащал ее запасными дарами. В утро похорон поехала в Казанский собор, заказала обедню и панихиду, знакомый батюшка пообещал помянуть маму и за трапезой.
А в апреле, на Благовещенье, в Казанском служил сам правящий архиерей, его торжественно встречали: били колокола, красная ковровая дорожка была выстелена от порога до аналоя, и люди выстроились вдоль нее, ловя благословение владыки Германа. Просила и я, он благословил и прошествовал далее. Вдруг остановился, повернулся ко мне и ласково спросил:
– Мамочку похоронили?
– Да, владыка, спаси, Господи!
– Не печальтесь, ей теперь хорошо, мы всем собором за нее молимся.
Я склонилась до земли: о таком счастье и не мечтала – о матери молится сам владыка! Последняя для мамы земная милость.
Недавно