с позолоченным мужским силуэтом на девственно-белой двери и изящной надписью «Gentleman» под ним ожидал банкира Рейна в конце ярко освещенного коридора, забранного ковровым покрытием от пола до потолка и начисто проглатывающего всяческие звуки. Борис Ефимович прошел по нему стремительными шагами, придерживая рукой разлетающиеся полы длинного пиджака.
За ним громадной неотлучной тенью следовал телохранитель.
Борис Ефимович прошел мимо светильников, коими щедро были увешаны стены, Леня едва не задел головой внушительных размеров вычурную люстру, блистающую хрусталем и позолотой, – и они оказались перед дверью туалета. Рейн хотел было войти туда, но Леня мягко придержал босса за плечо и сказал:
– Борис Ефимыч…
Тот досадливо тряхнул головой и затоптался на месте, показывая, что ему не до этих бодигардских перестраховочных штучек, но Леня вежливо, но твердо добавил:
– Борис Ефимыч, Елена Константиновна меня тотчас же уволит, если узнает, что я не…
– Да иди, осматривай сортир на предмет обнаружения чеченских террористов, пластиковой взрывчатки и восемнадцати озлобленных киллеров! – раздраженно буркнул Рейн, по всей видимости, переживавший не самые лучшие ощущения в своей жизни.
Леня тотчас же потянул на себя дверь «Gentleman» и исчез за ней. Борис Ефимыч переступил с одной ноги на другую, несколько раз дернул коленом, а потом, очевидно, не зная, куда девать пожиравшее его напряжение – да еще по такому смехотворному и оскорбительному для крупного банковского деятеля поводу! – вынул из кармана бумажку с рисунком кошачьей лапы.
Нет. Это не сын. Сын так не нарисует. Это профессиональный художник делал, не иначе. На лапе выписан каждый штрих, каждая деталь. Что бы это могло значить? Чья-то глупая шутка?
Тогда, надо признать, шутил человек очень ловкий, если он сумел прицепить эту бумажку на спину Бориса Ефимовича, невзирая на то что вокруг торчали телохранители. В том числе и этот болван Леня.
Ну что он там так долго?
И вся эта катавасия – из-за жены: она каждый день читает нотации телохранителям, как лучше и основательнее охранять ее бесценного муженька. Бесценного… да уж конечно, не самого дешевого. Все-таки банкир… управляющий крупным и надежным банком… банком… а-а-аа-а, да где же он там?!
Скорбные размышления несчастного Бориса Ефимовича прервал долгожданный Леня. Он высунулся из-за двери и сказал:
– Все нормально, шеф.
– Дармоеды… – простонал банкир и быстрыми семенящими шагами ворвался в туалет. Влетел в ближнюю ко входу кабинку и, выронив из скрюченных пальцев скомканную бумажку с нарисованной кошачьей лапой, начал лихорадочно расстегивать «молнию».
Неправду говорят, что самое большое удовольствие – это оргазм или кокаиновый кайф. Самое большое удовольствие – это вот так попрыгать перед дверью туалета на полусогнутых, а потом ворваться в кабинку и далее – действовать по известному всем правилу.
Борис Ефимович полуприкрыл глаза и, застегнув «молнию» на брюках, вздохнул. Вот теперь можно и домой.