хмыкнула:
– А почем я знаю. Какие-то спалила. Иностранные.
– Зачем же ты их спалила, жаба ты старая?! – Я наконец допер, куда делись книги с полок. По спине забегали мурашки. Кровь ударила в голову.
– Так ведь он их читал и дурел от того. Я ж знаю, ведь от них-то он и помер.
Смиряя сердцебиение, я спросил бабку, в чем же выражалась придурковатость моего деда. Она ответила, что дед говорил такие вещи, какие невозможно было слушать. Дед, оказывается, был малость не в своем уме.
Это началось у него после скандала на кафедре, где в результате подлых интрижек деда собирались уволить с должности, из-за чего у профессора Галушки и случился сердечный приступ. Дедушка был еще не старым, но после такой атаки стал болезненным и никудышным. Он написал заявление по собственному желанию и перебрался в Хоботное. Вскоре после этого деду стали мерещиться какие-то существа – не то черти, не то ангелы, тут дело темное. Сначала они приходили к нему во сне, и дедушка по ночам вскакивал весь в поту. Потом они стали докучать ему и днем, когда он укладывался подремать. Через некоторое время дед стал видеть «призраков» даже в ясном уме (впрочем, насчет ясности – это еще как сказать).
Бабка рассказала, что несколько раз доходило до того, что дедушка, отмахиваясь от чего-то невидимого, бегал по хате в чем мать родила. Родных при этом не узнавал, а если кто-то подходил к нему, он болезненно отбивался и плакал. Приступы, к счастью, были недолгими, и через какие-нибудь час-полтора дед успокаивался, словно ничего не было. При этом говорил с облегчением: «Ну все, отцепились наконец!»
– А вы доктору его показывали?
– Да куда ж, – махнула бабка, – да это бы такой позор был для семьи! Нам все в селе завидовали, что у нас хата такая большая, и что дети все, тьфу-тьфу-тьфу, выросли, и что дед твой до профессора дослужился… Небось, думали, что он кучу денег зарабатывает. Ага, завидовали, завидовали! Я это всегда чуяла. А если б дознались, что с дедом непорядок, знаешь, как бы засмеяли меня? Все бы мне говорили: «А шо, Верунька? Не схотела простого парня? Так вот имеешь теперь прухвесора!» Так что мы доктора не звали. Ну, твоя-то мама хотела его в больницу положить, чтоб ты знал. А я вроде чуяла, что оно само пройдет…
И через какое-то время – может, меньше чем через год – дедовы кошмары прошли-таки. Дочери, которые до того обитали в Хоботном, за этот год поразъезжались: которая к сватам, которая в город. Теперь к родителям наведывались разве что на пару дней, внуков показать. И то не без опаски – опасались, что у папаши снова «начнется». Но после нескольких нестерпимых месяцев вроде бы все у деда и впрямь прошло. Возвратился сон, и дед перестал доказывать, что за конюшней живут страшилища.
Я забыл сказать, дедова идея-фикс состояла в том, что «бабаи», которые его пугали до полусмерти, приходили из-за конюшни, из одичавшего, всегда затененного сада. Он рассказывал, что у них там «норы», из которых они вылезают. Вот такое он говорил, и не шутил, а всерьез говорил, да еще и брался переубеждать недоверчивых, и это пятидесятилетний мужчина. О том, чтобы пойти за конюшню,