Марион [503–504]), Кит Файн [211] и другие.
2
Термин «объект» может быть понят в самом общем смысле как то, что имеет определённость или определённое существование, конкретное или нет, и даже как то, о чём вообще имеет смысл говорить, как, например, концепты. К парадигматическому случаю объектов относятся окружающие нас обыденные визуальные (пространственно-временные) конкретные объекты, имеющие ту или иную идентичность, как, например, конкретные столы, дома, деревья. Мы будем понимать под объектом в широком смысле то, что существует, то есть имеет определённость и реально (существование для нас всегда имеет определённость и реально). (О понятии объекта и его происхождении см., например, [532].) При этом мы не забываем, что существование (реальность) может иметь различную природу. Это, однако, не означает, как полагают некоторые философы, что существуют различные понятия существования (реальности).
3
Мы будем говорить о философии «первого», или «раннего», Витгенштейна, относящейся к Трактатусу, и философии «позднего», или «второго», Витгенштейна. Иногда различают философии «первого», «второго» и «третьего» Витгенштейнов. Философия третьего Витгенштейна относится к его последней работе «О достоверности».
4
Оговоримся: описание вещи, как мы будем утверждать, если оно корректное (подлинное), описывает саму реальную вещь, а не некоторую «вещь для нас». В этом и только этом смысле можно сказать, что описание и есть сама реальность. То есть подлинное описание укоренено в реальности, находится с ней в интимном контакте, питается ею. Это, однако, описание в контексте. Мы отвергаем «описание» , которое, оторвано от контекста и, соответственно, превращено в субстанциальный идеальный объект. Такое описание как бы приобретает своё собственное существование, отличное от существования реального объекта, который оно описывает. Другими словами, описание можно отождествить с реальностью, если внимание фокусируется на том, что описание описывает. Но его нельзя отождествить с реальностью, если внимание фокусируется на самом описании, на средствах идентификации реальности, в результате чего сама реальность выпадает из поля зрения. Следует также принять во внимание предупреждение Витгенштейна о постоянно грозящей нашему разуму опасности поддаться очарованию средствам языка и принять те языковые средства, которые играют экспрессивную роль, за средства описательные. Витгенштейн интересуется не столько языком, сколько тем, что такое мысль, сознание. Мы согласны с Жосленом Бенуа, что его скорее следует назвать философом сознания, а не языка [78]. Мы также утверждаем, что поздний Витгенштейн неметафизический реалист, а не «лингвистический идеалист». Язык для него – средство для выражения мысли и постижения реальности, а не самоцель. Нормы, которые управляют витгенштейновскими языковыми играми, могут быть сделаны эксплицитными в виде правил. Правила говорят, что надо делать, чтобы корректно «играть» в соответствующую языковую игру, которая есть нормативная практика. Эти правила не играют описательную функцию (функцию представления);