признавал лишь Юпитера, Юнону, Меркурия и других своих богов. Хотя формально там провозгласили свободу вероисповедания, но иную веру не поощряли и за инакомыслие преследовали.
Конечно, в том был расчет, своя политика, ведь Рим, ненавидя кипчаков, жил с мечтой о реванше, о духовном союзе с обидчиком даже не помышлял. Обиды душили его. Он видел, как угрожающе возвышалась Восточная империя, становясь ему конкурентом, видел, как обновлялось Средиземноморье и весь остальной мир, и в ответ крепил мощь своей армии, готовясь к грядущим событиям. Он хотел остановить колесо истории.
При императоре Валентиниане римская армия полностью пришла в себя после того неожиданного и страшного поражения 312 года, она возродилась, вздохнула, стала сильной как никогда.
Этот император – личность таинственная. Кто он? Как оказался на троне? Известно мало. Едва ли не все современники отмечали его необычную для римлянина внешность: белокурый, синеглазый, «со взглядом косым и жестким». К себе в армию переманивал наемников из Византии, свободно общался с ними. Как? Это и непонятно. Возможно, знал тюркский язык, возможно, в его жилах текла кровь кипчака.
Все вполне могло быть, факты дают повод для подобных мыслей. Родителей же он не выбирал.
А отец его был родом с Востока, «принадлежал к племени алеманнов», пришел в Рим наемником и дослужился до крупного военачальника. Однако их родословная плохо воспринимается без этого важного уточнения: «алеманны» – название тюркского улуса (племени); улус оставил о себе память еще в «персидские» времена. Он арийского семени! Проявился на Среднем Востоке задолго до новой эры, заселив одну из областей, самую удаленную от Алтая, названной потом его именем – Германия. (На тюркском языке названия Германия и Алемания синонимы.)
Важно подчеркнуть и то, что император изумлял римлян «неримским» поведением, его поступки шокировали знать, но ему прощали все. Даже недопустимое. Например, ради возрождения армии он провел жесткие реформы, выгодные «варварам» и низшему сословию. Такого в Риме еще не бывало. И это безропотно стерпели. Впрочем, он не скрывал своего отвращения к римской аристократии, с трудом терпел ее серое, бесцветное общество.
Современников поражала набожность и одухотворенность, определявшая поступки этого человека. Его редкая воспитанность. В Риме он слыл посланцем другого мира.
Однажды депутация римлян попросила его созвать собор, чтобы разрешить один важный богословский спор, связанный с христианством; ответ удивил многих: «Не будет правильным, если я, мирянин, стану вмешиваться в такие вопросы. Это дело священнослужителей, и они, если захотят, могут встретиться по своему согласию». Поступок типичный для тюрка, но никак не для властолюбивого римлянина.
Светский человек в тюркском обществе не мог вмешиваться в дела духовенства. Ни под каким предлогом. Духовные лица, их мнения считались мерилом справедливости, эталоном правильности, они и только они определяли, что верно, а что – нет.
Лишь армия и государство занимали императора Валентиниана, там он чувствовал себя полным хозяином, там не давал спуска никому. Однако и здесь ни одного важного решения без одобрения духовенства не принимал… Тоже тюркская традиция.
Наиболее